нельзя различить. Правая рука Иоанна поднята для проповеди, но самой руки не сохранилось. Темно – зеленый цвет одежд и толстые контуры из красно – кирпичных кубов, указывают также на определенную нами эпоху.

Факт крайней редкости – в музеях, частных собраниях, среди находок – на всем Востоке древних византийских эмалей, переносных мозаик известен: в музее Булакском в Каире обращают на себя внимание остатки резной шкатулки с античными рисунками, исполненными мозаиковой эмалью по тонким пластинкам, наклеивавшимся на дерево: в арках с витыми колонками видны завесы и за ними женские фигуры, одна зеркалом, другая в типе Музы со свитком, третья в образе Афродиты – памятник, по – видимому, наиболее древний из известных доселе эмалей инкрустированных (не перегородчатых), бывших в употреблении в позднейшую римскую эпоху, а, может быть, и в древней Византии или вообще в греческом мире между III и VI столетием по Р. X. В музее Варвакиона в Афинах можно видеть одно тябло диптиха, исполненное эмалью по меди, из рода эмалей наз. campleves, не ранее XIV века, но весьма любопытных по разнообразию красок: синему фону, зеленой траве, голубым стенам города, белым одеждам и розовому телу; пурпурным нимбам и желтым ореолам, черным волосам и пр.; сцена изображает бегство в Египет с деталями, присущими иконографии этого сюжета в миниатюрах: здесь изображен и город Египет – во вратах стоящая жена, венчанная диадемою, поклоняется Младенцу и Марии.

Быть может, в ближайшем будущем станут известны на Востоке и другие произведения промышленных византийских художеств, но пока мы знаем очень немного, и оглядывая убогие остатки их, хранящиеся ныне в Константинополе, невольно спрашиваем себя: неужели все бывшее богатство Византии пропало бесследно и от него уцелело только то, что хранится нынче на Западе, на севере России, в Грузии и Армении. Как ни богата сокровищница ц. св. Марка в Венеции, или как ни драгоценны мозаики и резные двери соборов Сицилии и Южной Италии, все же их древности и произведения не заменят нам недостатка памятников, выросших на самой почве; правда: между первыми мы встречаем напр. барельеф, хранящийся в Трире, который, хотя грубо, но представляет нам наглядную картину перенесения мощей с Востока в Царьград в IV или начале V века, но большинство, несомненно, дают нам лишь ремесленные изделия, подражавшие византийским оригиналам.

Народные бедствия, осады, нашествия иноплеменников действуют столько же разрушительно, сколько способствуют сохранению разных памятников в виде кладов. Если напр. в Киеве открываются с шестидесятых годов клады золотых и серебряных вещей, украшенных эмалями по византийским образцам, и теперь набралось уже пять таких известных кладов, то не в праве ли мы гадать о том, сколько подобных древностей скрыто от нас в колоссальном наслоении почвы в византийской столице. Константинополь перенес в свою тысячелетнюю историю двадцать четыре осады и обложения и притом пять в VII, пять в VIII столетии и три в IX веке, т. е. в ту древнейшую эпоху, от которой нам осталось так мало и которая, между тем, должна нас особенно интересовать, как время сложения северных и важнейших славянских государств. В той же Византии образовывались, запасались всем нужным вожди варяжских и славянских дружин. Это культурное («проникновение мира греческого и славянского в VIII и IX – м веках должно со временем подлежать изучению настолько же, как и события политической истории. Между тем кто же из исследователей средневековой народной старины не согласится, что современное знание ее обычаев, костюмов, вооружений, украшений одежд и пр. и пр. стоит особенно слабо, что еще продолжают ошибочно принимать византийские костюмы за германские, славянские и т. п., или же и вовсе остается для нас темным, какой именно народ представлен напр. на пьедестале Феодосиева обелиска в меховых шубах с широкими рукавами и мехом вверх, вожди которого вновь изображены на Аркадиевой колонне в свите императоров и у Бандури именуются союзными Римлянам Скифами.

Игнатий диакон при короновании императора Мануила под 1391 годом[406] говорит о множестве иноземцев, стоявших на торжестве на два лика: Римляне, Немцы, Фрязове, Зеновицы, Венейцы, Угры: «на персех ношаху овии жемчугом, овии обруч злат на шее, овии чепь злату на шее и на персех». Стало быть, сюда же к древней Византии, ее быту, костюмам и украшениям должны будем мы обратиться, когда потребуется научно поставить вопрос о национальности, времени происхождения, значении, технической стороне и пр. тех украшений и убранств из золота, серебра и эмали, которые составляют важнейшие памятники русской древности с VIII по XIII и XIV столетия включительно.

Итак, памятники древней Византии в современном Стамбуле приводят нас, с одной стороны, к общей постановке истории византийского искусства, с другой раскрывают нам внутреннюю религиозную жизнь православного Востока и заставляют нас пережить мысленно его тысячелетнюю историю и целого роя народов и местностей, по воле судеб сложившихся в недрах Византии. Как, сравнительно с этою задачею, ни бедны эти памятники в настоящее время, но их научное изучение было бы первым шагом в той науке сравнительного изучения памятников христианского Востока и Запада, которая должна со временем послужить основанием для средневековой археологии вообще. Как недавно было еще время, когда даже археологи специалисты решались утверждать, что Византия и в области искусства ничего не дала миру, кроме образцов роскоши, утонченных эмалей и расшитых одежд, и как быстро, затем, выступили противоположные гипотезы, что в религиозном искусстве первых веков христианства нет ничего в области идей, иконографических сюжетов, что бы не было дано Востоком, т. е. тою же Византией) в широком смысле этого имени. Давно ли историк византийского искусства (Унгер) объявлял даже основание Византии, ее смешанное население из греков и сирийцев, армян и фракийцев, иллирийцев и славян негодным для процветания искусства! И вот в последнее время путем изучения немногих памятников, но принадлежащих родной почве, история приходит к убеждению в высоком значении этой служебной роли византийской Империи на пользу юных народностей, ее окружавших или в нее вошедших, и в плодотворном влиянии взаимодействия старой культуры на свежие зерна этих народностей. Не далеко, следовательно, и то время, когда, при обоюдных усилиях археологии и истории, рассеется мрак, окутывающий доселе памятники христианского Востока, и они станут предметом такого же изучения, как памятники Запада, когда, иначе говоря, приговор Тэксье[407], будто бы обращением стран Малой Азии в христианство нанесен был искусству удар, от которого оно никогда потом не могло оправиться, или заявление того же знаменитого путешественника, что памятники Вифинии любопытны лишь по своей связи с историей Запада, уже не будут руководить