Шрифт:
Закладка:
Но водитель не слышал его. Сорвав с головы шапку, он нырнул в подъезд и захлопнул за собой дверь.
Анабеев ловко перелез на место сбежавшего шофера, но в замке зажигания не оказалось ключа. Чертыхаясь, Анабеев выбрался из машины. Сообразив, что милиция ничем не сможет ему помочь, он бросился в темный двор.
Только сейчас Анабеев почувствовал сильную боль в левом боку и холод. Голые ступни обжигал едва выпавший снежок. На теле не было такого места, куда бы ни проникал ледяной пронизывающий ветер. Больничное белье полоскалось на Анабееве, прилипало то к спине, то к животу, и от этого ему становилось еще холоднее. Все больше и больше припадая на левую ногу, Анабеев вдруг подумал, что бежать ему некуда. Микрорайон представлял из себя относительно ровную местность, припорошенную снежком. Кое-где торчали блочные высотные дома, да чудом уцелевшие одинокие деревья. Анабееву захотелось кричать, рвать на себе рубашку и волосы.
Ему опять стало страшно до слез. Превозмогая боль, скуля и подпрыгивая, он побежал вдоль дома, обогнул его и заскочил в подъезд. Здесь он немного отдышался, затем осторожно выглянул на улицу и, убедившись, что его никто не видел, заковылял к лифту.
Поднявшись на последний этаж, Анабеев полез дальше, на чердак. Там, у машинного отделения лифта он, наконец, остановился. Что делать дальше, Анабеев не знал. Он так замерз и зубы его так лязгали, что в этот момент он не смог бы выговорить даже "мама". В боку пульсировала почти невыносимая боль, но голова была свежей. "Как же он нашел меня в больнице? - с отчаянием подумал Анабеев.- Значит, он найдет меня и здесь.
Ну что я ему сделал?" И тут Анабеева осенило, и он с ужасом проговорил: "Сын! Он мой сын!". Обессилев, Анабеев опустился на цементный пол. Мысль о том, что это маленькое чудовище его сын, почему-то сразу успокоила Анабеева. Может, сказалась сильная усталость, навалившаяся сразу, как только он расслабился, а может, он уже достаточно свыкся с ролью жертвы. Сейчас Анабееву хотелось только одного - согреться и уснуть. Перебравшись поближе к отопительной батарее, он прижался к ней спиной и закрыл глаза. В памяти тут же возник образ кузнечика, но Анабееву не сделалось страшно. Наоборот, он попытался представить это жалкое существо во всех подробностях, рассмотреть как следует этого маленького ведьменка.
Засыпая, Анабеев услышал, как лифт поехал вниз, а потом обратно наверх. Затем на последнем этаже из лифта кто-то вышел. Анабеев услышал шепот и осторожные шаги. Уже привыкнув убегать, и теперь все равно от кого, Анабеев напрягся и, превозмогая боль в боку, встал на четвереньки. Эти кто-то поднимались на чердак. Не дожидаясь их, Анабеев прополз в низкую чердачную дверцу, встал на ноги и добрался до следующей дверцы.
Он пролез в нее и очутился в соседнем подъезде, но преследователи уже были рядом. Анабеев слышал, как они чертыхались в темноте, каких-нибудь метрах в пяти от дверцы.
Прыгая через три ступеньки, Анабеев побежал вниз.
Он не соображал, куда и зачем бежит. Он делал это автоматически, потому что жизнь или судьба решили, что отныне он, Анабеев, должен бежать и бежать ото всех, не зная, где его ждет остановка, которая, может быть, даже будет последней.
Выскочив из подъезда, Анабеев увидел милицейскую машину и рядом с ней двух милиционеров. Он бросился в противоположную сторону и услышал, как у него за спиной взревел двигатель, завизжали автомобильные шины, и кто-то закричал:
- Он здесь, здесь!
Неожиданно прямо перед Анабеевым появился еще один милиционер. Он раскинул руки и, как борец, двинулся на беглеца. Не сбавляя скорости, Анабеев понесся прямо на милиционера и тот, видимо, испугавшись страшного вида Анабеева, отскочил в сторону.
Никогда в жизни Анабееву не приходилось так быстро бегать. Он летел вперед через газоны и клумбы, через дворы и подворотни, перепрыгивал через низкие и перелетал через высокие заборы. Ему самому казалось, что он едва касается ногами земли, и было что-то упоительное в этом сумасшедшем животном беге. Анабеев совершенно перестал ощущать тело. Оно само несло его, рассчитывая длину шага или прыжка, и делало это с такой безукоризненной точностью, что Анабеев как бы наблюдал за собой со стороны, не переставая восхищаться собственным телом.
Плохо стало, когда Анабеев остановился, а остановившись, увидел впереди машину с большим красным крестом. Сердце у Анабеева билось между желудком и горлом, обожженные легкие рычали, ноги подкашивались, а перед глазами плавали огромные разноцветные колеса.
Анабеев повис на услужливо подставленных руках и провалился в беспамятство.
Очнулся Анабеев в машине. Его сильно тошнило, а слабость была такой, что он не мог повернуть голову.
Носилки, на которых он лежал, слегка покачивались.
Рядом с ним какой-то человек курил и изредка покашливал.
- Его поймали? - шепотом спросил Анабеев, почему-то уверенный, что проспал сутки, а может, и больше.
Но никто не услышал и тогда он повторил свой вопрос, но уже громче.Его поймали?
- Кого? - спросил сонный санитар.
- Кузнечика,- ответил Анабеев.
- Поймали,- милостиво сообщил санитар.- И кузнечика, и паука, и Муху-Цокотуху. Все в порядке. Можешь спать спокойно.
- Да нет,- раздраженно перебил его Анабеев,- не кузнечика. Это я так его зову. Ребенка того, с окровавленными руками. Поймали?
- И ребенка поймали,- зевая, ответил санитар,жить будет, не бойся.
- А как его поймали? - заподозрив неладное, спросил Анабеев.
- Да на удочку,- спокойно ответил санитар,- на живца. Заглотнул так, что всей больницей крючок вынимали.
Анабеев застонал и попытался отвернуться. У него не было сил возмущаться вслух, и он долго и очень изобретательно крыл про себя идиота-санитара.
Поместили Анабеева в палату с двумя койками. На одну положили его, а на .другую сел тот самый санитар.
Едва врачи ушли, как санитар сбросил ботинки и завалился спать. Перед этим он еще спросил Анабеева: - Ну как, силы-то есть?
Анабеев покачал головой и прошептал: - Он и тебя убьет. Придет ночью и убьет.
- Посмотрим,- усмехнулся санитар.
Всю ночь Анабеев пролежал с
