По мере того, как солнце спускается к горизонту, тени в гостиной становятся все резче. Восстановление автомата продвигается быстро. Я буду дома к ужину. Теперь подтвердилось, что граф спит: я слышу его дыхание. Жердочка продолжает раскачиваться с размеренностью метронома. Меня подмывает подойти к клетке. В самом деле, мне все труднее объяснить постоянство этого феномена простым сквозняком. Осмелиться ли? В конце концов, даже если старик поймает меня отошедшим от стула, — что со мной может случиться? Бросят в ров? А ведь он вряд ли таким соблазном поступится.

Мне начинает сильно не хватать света. Если я его разбужу, чтобы попросить свечей, он злорадно заметит, что с кухонным огнем этой проблемы с освещением у меня бы не возникло. Так что я воздержусь. Но это просто глупо, я почти уже закончил! Осталось только вернуть механизм в шкатулку, только для этого мне совершенно необходимо четко видеть ее внутренности. Я обнаруживаю не так далеко от моего стола подсвечник. К черту дурацкие распоряжения старика! Я на цыпочках отправляюсь за ним. Рядом с креслом графа я удваиваю осторожность — излишнюю, так как он, похоже, уже устроился на ночь. Я завладеваю подсвечником, зажигаю свечи от лампадки и потихоньку возвращаюсь в сторону птичьей клетки. Не могу удержаться, и, оказавшись рядом с ней, тщетно ищу сквозняк.

— Немедленно уберите свой подсвечник!

Я вздрагиваю. Граф очнулся. Он с натугой выбирается из кресла, продолжая хрипло выкрикивать: «Назад, грязный проныра!». Потеряв дар речи, я делаю шаг назад и обнаруживаю на противоположной стене тень женской фигуры. Я столбенею и не в силах отвести взгляд. Граф может посадить меня на кол, но мне уже все равно, я попал под чары соблазнительной фигурки с четырьмя маленькими крылышками на спине. Она сидит и медленно раскачивается, то вытягивая ноги, то затем сводя их под ягодицами. Я придвигаю подсвечник немного ближе к клетке, тень на стене растет. Я отодвигаю его подальше, она уменьшается. Сомнений нет. Как бы невероятно это ни казалось, я вынужден констатировать, что в этой птичьей клетке качается на качелях крошечная невидимая фея, отбрасывающая тень. Неужели я схожу с ума? Я долго еще мог бы созерцать эту невероятную картину, если бы не получил увесистого удара тростью по затылку. «Уберите этот подсвечник, ради Бога, вы сожжете ей крылья!» Я в некотором ошеломлении оборачиваюсь. Как граф сумел подобраться так быстро? За ним стоит его камердинер со сжатыми кулаками, он готов наброситься. Я провожу пальцами по шее, на них остаются следы крови. Я хотя бы уверился, что не сплю. Я мямлю:

— Вы держите взаперти фею?

— Возвращайтесь к своей работе! — отвечает он и снова взмахивает тростью, по-прежнему жалким образом склоняясь головой к земле.

— Без объяснений — нет! Я в жизни не видел ничего подобного. Это правда или у меня зрение отказывает? Если вы не расскажете мне больше, я все брошу.

Никогда прежде я не чувствовал такой растерянности, и если противился этому старому болвану, то только затем, чтобы не потерять почвы под ногами. Неужели в этой клетке действительно сидит невидимое существо? Как и все прочие, я, конечно, слышал истории о маленьких — вполне, однако, зримых — феях, которые в далеком прошлом жили в окрестностях, и появлялись в селениях только ради поздравлений с рождением ребенка. Но эти истории относились к времени столь отдаленному, что я никогда не задавался вопросом, правдивы ли они.

— Заканчивайте с автоматом, и вы получите от меня свои объяснения, если они вас успокоят.

Так-то лучше; я покоряюсь, поскольку мне очень любопытно и обязательно нужно узнать больше. Вернувшись за свой стол, я, несмотря на нервозность, как можно скорее устанавливаю механизм в музыкальную шкатулку. Камердинер принимается зажигать все свечи в гостиной, заставляя изящную фигурку на стене полностью исчезнуть. Качели в клетке только что остановились. Маленькая фея уже на полпути к тому, чтобы превратиться в воспоминание. Мне приходится немедленно освежить ее образ, иначе я вечно стану сомневаться в ее реальности.

— Она осознает, что мы тут присутствуем?

— Естественно, она ведь не слабоумная! — Граф помедлил, затем продолжил: — Вы не имели права покидать своего места. Вы просто наглец, и я сожалею, что обратился к вам.

— Прошу, приступайте же к объяснениям. Я не знал, что феи невидимы.

— В прежние времена они и не были, но я той поры не застал. Те феи в детстве, которые встречались нам летними вечерами у пруда, уже растеряли все свои краски и стали почти прозрачны. Можно сказать, существа из стекла. Это были молчаливые, чрезвычайно пугливые создания, безостановочно скользившие в воздухе и внезапно исчезавшие. Они редко возникали дольше, чем на несколько секунд, но оставались главным событием наших вечеров. Потом исчезли даже отблески света на их телах, и теперь, кроме теней, ничто не говорит об их присутствии в этом мире. Вряд ли в природе их осталось много. Может быть, моя фея — это вообще последняя из своей породы.

— Отчего они пропали?

— Что за вопрос! Разве вы не видите, во что превратился мир? В энциклопедическую вселенную, где все определено и взвешено, где все должно быть объяснено и подтверждено. В ней, совершенно понятно, им осталось не больше места, чем эльфам или ограм-людоедам. Некогда эти юные барышни приходили в дома, где только что появлялись дети. Они склонялись над колыбелью и благословляли новорожденного. Конечно, то были всего лишь пожелания здоровья и благополучия, но ни один родитель не пожелал бы их лишиться. Теперь, когда в авторитет вошли врачи, ни одна новоиспеченная мать не осмелится просить фей появиться. Моя малютка-фея случайно приземлилась мне на ладонь, когда я спал в саду — давным-давно. Все, что мне оставалось сделать, это осторожно сомкнуть пальцы. С тех пор она составляет мне компанию. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Признаюсь, мне непонятно, какой смысл держать в клетке безмолвное и невидимое существо.

— Поначалу для меня это было лишь вопросом обладания чем-то редкостным. Теперь все переменилось. Не обитай она тайно в замке, такая крошечная и в то же время могучая, мне давно было бы незачем вставать по утрам, а в загробном мире меня ожидают слишком много врагов, чтобы я спешил в него уйти. — Он вдруг перестает клевать носом, словно дух его при упоминании об этих смертях оледенел.

Ну вот, мне остается вернуть на место фарфоровую куколку. Едва это сделав, я сразу же поворачиваю ключик, чтобы завести пружину. Из музыкальной шкатулки доносится старинная колыбельная, и девочка сама