Больше он не слышал ничего.

Глава 10

Шторы были плотно задернуты, но один чересчур настырный лучик света все равно пробивался внутрь. Аверин накрыл лицо углом одеяла и перевернулся на другой бок. Желания вставать не было. Даже затем, чтобы поправить шторы. Он полежал, глядя на стену, но понял, что встать все же придется. Организм требовал своего. Откинув одеяло, он босиком пошлепал в уборную. Вернулся, сел на кровать и принялся смотреть на щель между шторами.

– Спит еще? – тихо спросили за дверью.

– Нет, ваше сиятельство, он уже проснулся и вставал. Я собираюсь подать ему завтрак.

– Скорее уж обед…

Это его брат. А второй голос…

Аверин слегка поморщился, как будто в носу что-то защекотало. Это Анонимус, див. Он почти все время дежурит под дверью. Аверин не знал, сколько уже находится в поместье. Сначала он просто лежал, и не было сил даже встать, потом силы появились, но желания так и не возникло. Ему приносили еду, и он послушно ел. Потом его стали выводить в парк гулять. Он сидел в беседке и смотрел на фонтан, окна дома или облака, в зависимости от того, в какую сторону оказалось развернуто кресло. Иногда с ним разговаривали, и он что-то отвечал.

– Как думаешь, к нему можно зайти?

– Думаю, вполне. С ним нужно разговаривать как ни в чем не бывало. Он достаточно окреп физически, но… – еще один голос, женский. Если он напряжется, то вспомнит, кто это. Но напрягаться не хотелось.

– Когда уже закончится эта ломка колдуна? И Анонимус. Ты говорила, у них неплохая связь. Почему не помогает?

– Без дядюшки было бы еще хуже. Но я раньше про такое только в книжках читала.

– А в твоих книжках писали… ну… от этого…

– Нет, обычно не умирают, но…

– Что?

– Можно повредиться рассудком.

– Вот чего нам точно не хватало.

Раздался стук в дверь.

Аверин ничего не сказал, он продолжал смотреть на шторы. Полоса света то тускнела, то снова начинала ярко светиться.

Облака, догадался он, это облака.

Дверь тихонько скрипнула. Зашел Василь.

– Ты как? – негромко спросил он.

– Все в порядке.

– Хочешь прогуляться?

– Зачем?

Василь ничего не ответил. Но Аверин почувствовал, что его плеча коснулась рука.

– Послушай, я понимаю, как тебе плохо. Но, может быть, стоит об этом поговорить? Мы бы выпили. Любава сказала, физически ты уже в порядке.

– Я в порядке, – снова проговорил он, – мне не плохо.

– А как тебе? Гера, как? – Брат обошел его и встал перед шторами. И наклонился. Теперь Аверин смотрел на его подбородок.

Как ему? Никак. В голове если и появлялись какие-то мысли, то вскользь и о текущем моменте. Например, он знал, что сейчас принесут еду.

Дверь открылась, и зашел Анонимус, толкая перед собой тележку.

– Прошу прощения, ваше сиятельство, я надеюсь, не помешал.

– Нет. Видишь, разговор что-то не клеится. Но я не буду уходить пока.

Аверин взял в руку вилку и начал есть. Вкуса он совершенно не чувствовал, но понял, что был голоден, и это досаждало. Спустя пару минут он отодвинул тарелку и снова повернулся к окну.

– Гера, ты почти ничего не съел, – укоризненно сказал брат.

– Я наелся, спасибо, – ответил он.

– Тогда пошли на улицу. Там отличная погода. Вставай. – Василь дернул его за руку.

Аверин встал и позволил Анонимусу себя одеть. И пошел за братом. Они вышли во двор. И Аверин сразу прикрыл глаза рукой: солнце их буквально выжигало. А убрав руку, он понял, что она мокрая.

– Пойдем. – Василь потянул его за собой.

– Я хочу побыть один, – проговорил он.

– Нет уж. Хватит. Ты постоянно сидишь один и смотришь в пустоту. Давай прогуляемся. Ты уж извини, подосаждаю тебе немного своим присутствием.

– Хорошо. – Аверин знал, что, если не спорить, его быстрее оставят в покое. Они принялись неспешно ходить по парку. Василь без конца говорил, рассказывал какие-то истории из детства и юности, но Аверин не слушал. Лишь иногда кивал и говорил «да».

– Давай тут остановимся, – сказал Василь, когда они подошли к семейному склепу, – ты постой немного, а я помолюсь, ладно? Я знаю, что глупо звучит, но вдруг это тебе поможет.

Аверин хотел было сказать, что не нужно ему помогать, но тогда пришлось бы снова вступать в диалог. Поэтому, посмотрев на шевелящиеся губы брата, он прислонился спиной к стене склепа и прикрыл глаза.

Его пронзил жуткий мертвящий холод. Аверин почувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Он съежился, сполз на землю и, с трудом подняв руки, сжал плечи. И услышал грохот. Он понял, что стучат его зубы. А сердце колотится так, будто сейчас выпрыгнет из груди.

– Что с тобой? Гера!

Перед ним возникло перепуганное лицо брата.

– Кузя… – прошептал он и почувствовал привкус соли на губах. Провел по ним рукой и увидел на пальцах кровь.

– Гера! – Василь принялся его трясти и, оттащив от стены, уложил на траву.

По небу плыли огромные белые облака. Холод начал понемногу отступать.

– Анонимус! – закричал брат.

– Не надо звать… – тихо проговорил Аверин, – я сам. Мне уже лучше.

Он сел и вытер губы, они продолжали кровоточить. Кончики пальцев саднило, как будто он скреб ими камень. А внутри будто разрасталась огромная дыра. Казалось, она вот-вот поглотит его.

А потом пришла боль. Сердце сжалось, он закашлялся и схватился за грудь. Холод сменился жаром, горело все: глаза, лицо, щеки. Он сжимал голову руками, раскачивался и хрипел, чувствуя, как его рот все больше наполняется кровью. Когда он понял, что сейчас захлебнется, выплюнул соленый колючий ком боли на траву. Поднял голову, на него смотрели две пары глаз. Человек и див. И ни один из них не решался притронуться к нему.

– Я же сказал – все в порядке. – Он попытался растянуть губы в улыбке, но вышло что-то другое. Потому что на лице брата отразился ужас, а в глазах фамильяра мелькнуло нечто, похожее на жалость.

– А теперь прошу. Я хочу остаться один. Не волнуйтесь, я погуляю.

Василь вопросительно посмотрел на Анонимуса. Тот кивнул.

– Я пойду на аллею, – сказал Аверин диву. – А ты принеси мне туда бутылку коньяка или водки. Мне очень холодно.

– Сию минуту, хозяин, – ответил див и исчез. Василь протянул руку, помогая подняться.

– Я провожу тебя. И уйду домой, честно.

Теперь он гулял один, вспоминая прошлое, отца, Академию. Пил прямо из горла, губы жгло, но это было даже приятно: он хоть что-то начал чувствовать.

Не чувствовать было лучше. Но нельзя бесконечно