— Я под столом сижу, — признался демон.

— А почему ты под столом сидишь? — задал Лёха резонный вопрос.

— Потому что страшно до усрачки, — пояснил тот.

— А что, этот самый Вельзевул такой серьезный чувак?

— Да, и он нас прямо сейчас слышит, — прошипел демон, напоминающий по цвету полотно. — Он всегда слышит, когда его имя произносят. Конечно, серьезный! Ты же про ассирийского царя Синаххериба знаешь? Так вот, он был его земным воплощением.

И демон торжествующе посмотрел на майора, ожидая увидеть восхищение и ужас в его глазах. Он этого не дождался, а лицо опера выражало полнейшее недоумение. Леха отрицательно помотал головой. Он такого царя не знал, и откровенно говоря, не знал даже, для чего ему о нем знать надо было.

— Да как же тяжко с тобой, — вздохнул демон. — Сейчас я тебе аналогии полегче подберу. Представь себе Ивана Грозного, Лаврентия Палыча и Влада Цепеша в одном лице. Представил?

— Почти, — признался Лёха. — А Влад Цепеш — это кто?

— Hijo de la chingada! Idiota de los cojones. Hijo de mil putas. La mierda del toro. Un burro sabe mas que tu![1] — Левиафан от чувств перешел на испанский, и начал бегать по кабинету, вздымая руки. Впрочем, он вскоре успокоился и сел в свое кресло.

— Это прообраз графа Дракулы. Господарь Валахии, прославившийся своей беспримерной жесткостью, — ответил он абсолютно спокойно, и даже как-то буднично. — Теперь представил?

— Теперь представил, — сказал Лёха.

— И умножь на сто! — припечатал Левиафан.

— А, так это почти как зам начальника главка, только в хорошем настроении, — успокоился майор. — Ну, так бы сразу и сказал. А то ты каких-то давно умерших людей приплетаешь с именами, которые я даже выговорить не могу.

— Porca Madonna mia[2], — обреченно произнес демон. — Да за что мне это? Ладно, тебя к переброске готовить надо. Свободен, майор! — его глаза внезапно сверкнули и приняли размер суповой тарелки. И это было последним, что Лёха видел в этом кабинете.

Почему в этом? Да потому, что он оказался в полутемном помещении, где даже окна не было с красивыми видами. Судя по всему, это был подвал. Покрашенные масляной краской стены, стеллажи, уходящие в бесконечность, письменный стол с доисторическим ламповым монитором и мрачный тип с зеленой мордой, рожками и пятачком, не оставляли сомнений в том, что это был склад материальных ценностей. Почти, как оружейка в родном отделе. А мрачный тип — местный каптёр, получить с которого хоть что-то полезное, будет подвигом, сравнимым с покорением Эвереста. Голым, в одиночку и без альпинистского снаряжения.

— Кто такой? Почему не знаю? Чё тут забыл? — доброжелательно поинтересовался каптёр, капая с клыков слюной, которая шипела на полу, разъедая дешевый линолеум. — Если появился тут без допуска, я твоей пропитой печенью Цербера накормлю. Понял, чучело безрогое?

— На себя посмотри! — возмутился Лёха. — И есть у меня допуск, я только что контракт подписал.

— А, новый терпила! — понимающе протянул каптёр.

— Кто терпила? — возмутился майор. — Я терпила?

— Ну, не я же! — развел руками бес. — Ты контракт подписал? Подписал! Значит терпила. Нормальные опера сейчас на Мальдивах с двумя разноцветными телками кувыркаются, причем все трое пьяные и обнюханные вдрабадан. И как тебя угораздило-то, касатик?

— Да, так получилось, — со свистом втянул в себя воздух Лёха. — Набор счастливых случайностей.

— Ладно, говори, чего тебе надо? — спросил каптёр.

— Да я и сам не знаю, — честно признался Лёха. — Я тут подрядился за неделю стыренный у местного начальства жезл найти. Как же его зовут? Вельзевул, вот!

Лёха растерянно огляделся. Каптёр куда-то исчез. Но Лёха уже был опытным, и подошел к столу, под которым ожидаемо и нашел кладовщика, трясущегося, как осиновый лист.

— Вылезай! — сказал ему Лёха.

— Ты совсем дурак? — поинтересовался каптёр. — Ты зачем высокое руководство всуе поминаешь? Оно же нас слышит.

— А как я его жезл буду искать, если его поминать нельзя? — удивился Лёха.

— Да откуда я знаю? — удивился каптёр, вылезая из-под стола и отряхивая пыльные коленки. — Ты у нас тут опер или я?

— Да мне вообще-то его опросить надо, Вельзевула вашего! Таков порядок! — заявил Лёха. — Да где ты опять? Вот пропасть! Вылезай, давай!

— Не вылезу! — упрямо заявил каптёр, сменивший зеленый цвет кожи на бледно-голубой. — Ты психбольной, я тебя боюсь.

— Ладно, вылезай, я не буду больше, обещаю, — поклялся Лёха.

Каптёр вылез, вновь отряхнул колени и вопросительно уставился на Петрова.

— Ну? — с недоумением сказал он.

— Что ну? — спросил майор.

— Ладонь давай! Да не эту, дубина, левую! Правая — это у конкурентов!

Леха механически протянул бесу левую ладонь, над которой тот провел рукой, после чего на ней появилась адская пентаграмма, которая вспыхнула малиновым цветом и пропала, оставив после себя только легкий зуд.

— Это что такое? — удивился Лёха.

— Адская метка, — пояснил каптёр. — Ксива, если, по-вашему.

— Удобно, — восхитился Петров. — И не потеряешь.

— Да, — подтвердил каптёр, — хорошо в техотделе придумали. Эту форму ввели, когда предыдущие корки вконец замучились менять. То в желудочном соке растворяются, то в пламени напалма сгорают, одна морока с ними была. А тут, даже если от трупа одна кость осталась, опознание элементарно проводится. Очень удобно!

— От трупа? — изумился Лёха. — У вас тут что, сотрудники при исполнении гибнут?

— Конечно! — удивился бес. — Это же служба, можешь при задержании на ненормального волшебника нарваться, а он тебя молнией приложит. Или мантикора какая-нибудь сожрет. Всякое бывает, это же служба…

— Так я же мертвый! — изумленно спросил Лёха. — Как меня убить можно?

— Узнаешь, — с каким-то мерзким предвкушением заявил бес. — Насовсем тебя убить нельзя, а на время можно, и оно в общий срок не входит, придется дослуживать. На ощущения, впрочем, это не влияет. Так что на костер попадать от души не рекомендую.

— На костер? — завопил Лёха. — На какой еще костер?

— К инквизиторам на костер. На тебе же адская метка,