Шрифт:
Закладка:
— Так а как ты будешь заниматься?
— Да не насрать тебе, как? — рявкнул Крюгер, бросил под скамейку свой «дипломат» и, в чем был, рванул в спортзал.
Раздосадованный и удивленный Аркаша поплелся следом. Физра была последним уроком; в принципе, можно было бы двинуть домой и часок почитать перед ненавистным фортепиано, но у Степаныча имелась одна особенность: он всегда тщательнейшим образом записывал, кто присутствует на его уроке. Беглецам приходилось несладно: физрук с наслаждением ставил им двойки, стучал завучу и грозил испорченным аттестатом, дальнейшим непоступлением в институт и, в конечном итоге, армией или работой уборщицей (если сбегала девочка).
Сегодня, впрочем, физрук был настроен благодушно. Причину этого несложно было угадать по его лицу особенно интенсивного красного цвета. Степаныч надеялся, что восьмиклассники не учуют легкий спиртовой аромат и не разглядят характерный блеск в его глазах, но он сильно недооценивал наблюдательность учеников: в школе за ним давно и прочно закрепилось прозвище Стакан Стаканыч.
— Класс! По случаю превосходной погоды занятие сегодня пройдет в школьном дворе! Все бегом марш!
Физрук хлопнул в ладоши и для верности свистнул в висевший у него на шее свисток. Он, кажется, искренне ожидал радостных воплей и ликования, но восьмиклассникам было всё равно, где бездельничать сорок минут; школьники вяло потянулись к выходу из зала.
— Степан Степаныч, что-то я неважно себя чувствую, — на всякий случай сказал Пух.
Этот номер с физруком никогда не прокатывал, но Аркаша был очень упорным мальчиком.
— Ты давай мне, Худородов, не выпендривайся. Посмотри на себя — на тебе пахать надо! Во двор бего-о-ом марш!
По пути Пух попытался обсудить с Крюгером неожиданную истерику Новенького, но Витя отвечал односложно и казался примороженным. Если кто-то сейчас и чувствует себя неважно, понял Пух, то это его друг.
— Может, тебе домой пойти?
— Может, тебе в сраку пойти? Я домой не пойду! — огрызнулся Крюгер.
Вот теперь он звучал совершенно искренне — и Пух забеспокоился. Он не знал подробностей ситуации в крюгеровской семье, но был достаточно сообразительным для того, чтобы понять: ничего хорошего дома у Сухомлиных не происходило.
— Если надо помочь, то я… — продолжил он вполголоса, убедившись, что никого из одноклассников поблизости нет.
Крюгер внезапно замер, бешено посмотрел на Аркашу и заверещал, захлебываясь и брызжа слюной:
— Пошел ты в жопу, понял, со своей помощью! Жиробас ебучий!
Пух дернулся, как будто получил пощечину. Его друг часто и не всегда ненамеренно говорил ему гадости, но никогда, ни единого раза не упоминал при этом его вес. Стало одиноко и противно — Аркаша впервые в жизни ощутил себя по-настоящему преданным.
Крюгер рванул вперед, первым выбежал во двор и яростно пнул один из валявшихся на земле баскетбольных мячей, толком по нему не попав. Тяжелый мяч нехотя покатился в сторону; Крюгер догнал его и снова со всей дури пнул, заставив врезаться в бледно-желтую стену со звуком пушечного ядра. Попытался поймать отскочивший мяч, не смог, подбежал к стене и начал лупить ее ногами, оставляя пыльные следы.
— Сухомлин, я не понял! Немедленно прекратить порчу школьного имущества!.. И самой школы!
Раскрасневшийся Стаканыч вплыл в школьный двор, стараясь не спотыкаться, — такую прекрасную погоду во второй половине сентября грех было не отметить. Он поднес к губам свисток, выронил его, неловко поймал и, наконец, издал длинную трель.
— Восьмой «А»! В одну шеренгу стройсь! К перекличке товьсь!
Пух вздохнул и потащился к своему месту в шеренге. Обычно он стоял рядом с Крюгером (они были примерно одного роста), но сегодня его друг демонстративно вкрутился в середину строя подальше от Аркаши. Хуже всего было то, что Пух по-прежнему не понимал, чем он вызвал взрыв гнева и оскорблений, — ведь он искренне хотел помочь. Видимо, как иногда непонятно говорила мама, добрые дела и правда не остаются безнаказанными… Ну и ладно! В конце концов, настоящим космическим авантюристам не нужны никакие друзья — они сами по себе, как волки!
Физрук повернулся к шеренге восьмиклассников, хлопнул в ладоши и объявил:
— Так, восьмой «А»! Внимание! У вас новенький, звать Саша Шаманов. Прошу любить и, так сказать, жаловать!
Пух прищурился на солнце. Рядом с учителем стоял высокий, широкоплечий, чересчур взрослый для восьмиклассника парень с безупречной киношной улыбкой. В отличие от всех других новеньких, когда-либо виденных Пухом, этот не выглядел смущенным и напуганным — совсем наоборот, он явно получал огромное удовольствие от происходящего. «Псих какой-то», — решил Аркаша. Стаканыч тем временем продолжал:
— Саша переехал к нам из Новошахтинска и будет со всеми вами дружить. Так точно, Санчо?
Пух выпучил глаза. Новошахтинск, конечно, многое объяснял: переехать из такой жопы в богатый солнечный Ростов было делом серьезным; то-то этот Шаманов так лыбится. Крутая школа посреди центрального проспекта — вместо колхозной развалюхи, где он наверняка до этого учился, рядом есть бассейн (в котором, правда, Пух никогда не был — еще чего не хватало!) и даже кооперативный рынок со сникерсами на пятачке у Центральной городской больницы… Тут и правда было чему обрадоваться! Но, блин, «Санчо»?! Что это было?! Откуда физрук и новенький друг друга знают? Прозвище явно не было придумано только что: Степаныч такой ерундой никогда не занимался и в целом в фамильярности со школьниками замечен не был.
— Короче, — снова хлопнул в ладоши Степаныч. — Дальше сами познакомитесь. Обойдемся сегодня без переклички. Девочки, три круга бегом вокруг двора в свободном темпе! Пацаны, каждый делает по десять отжиманий и по десять приседаний! Приду — проверю!
С этими словами физрук двинулся обратно к школе, чтобы сделать еще пару глотков подаренного тестем смородинового самогона — как это про себя называл Степаныч, «чисто для блеска глаз». Наиболее послушные восьмиклассницы нехотя потрусили вокруг двора; все остальные расселись на ржавых брусьях и зашептались, постреливая глазами в сторону Шаманова. Который, как неохотно признался сам себе Пух, был реально видным парнем. Возможно, в спорте и впрямь было что-то толковое, и зря он, Аркаша, так его ненавидел. Уроки фортепиано — это, конечно, хорошо, но такую бицуху на них не накачаешь.
У мальчиков, разумеется, были дела поважнее отжиманий. Первым к этим делам приступил Костя Ким.
— Э, новый, раз на раз? — крикнул Каратист, издал боевой клич и принял боевую стойку, подсмотренную им в фильме «Выход дракона» с Брюсом Ли.
На это Шаманов, натурально, просиял, характерно встряхнул плечами и бодро сказал:
— Базару ноль, братик, погнали! Я по карате только не очень, больше по боксу.
Это была самая крутанская фраза, которую все присутствующие,