не достанется. Уехала поспешно, ни с кем не простилась. А, собственно, почему она должна прощаться? Правда, я надеялся, я думал… но ее, видимо, мало интересует, что я думал и чувствовал, когда увидел в госпитале без единой кровинки дорогое мне лицо и улыбку. Грустную и мягкую.

— Так что к Джамиле спешить не надо… А вот домой после инструктажа отпущу. Заслужил, гуляй до самого утра!

* * *

Открыл калитку и сразу почувствовал, что дома праздник. Дразнящий запах плова гулял по всему двору. Блюдо это редко готовилось в нашей семье. А тут не праздник, а обыкновенный будничный день. Жарко пылает костер, парит закопченный, видавший виды котел. Сам дядюшка Фатех, закрыв на базаре мастерскую, колдует над пловом. Женщин к такому святому делу не допускают. Здесь нужна опытная мужская рука. Залюбуешься, как дядя быстро и мелко шинкует репчатый лук, морковь, разделывает баранину, варит рис, кладет в него укроп, петрушку, едкий перец. Из спелого граната выжимает сильной рукой сок. И все быстро, без лишних движений. Услышал стук калитки, повернулся, обрадовался моему приходу. Мы расцеловались.

— Вовремя пожаловал, вовремя! Уважил старика! Воистину Аллах сегодня добр ко мне. Одарил мой дом гостями!

— Да что за гости, дядя?

— Один дорогой гость — это мой племянник.

— Да какой же я гость? — перебиваю я дядю.

— Самый настоящий, неделями дома не бываешь, — отвечает он. — А другой гость — мой старший брат, почтенный Раджаб из Кандагара пожаловал. Иди же в дом, поздоровайся со старшим дядей, а я быстро с пловом управлюсь.

Сняв обувь, я вошел в комнату для гостей. Это гордость тетушки, что в нашем небольшом саманном доме есть такая комната, как у богатых людей. Но она, как у всех бедных афганцев, без всякой мебели. Только на стене старое ружье «бур» времен войны с англичанами и почерневший, с оборванными струнами рубаб. Когда-то, по словам дяди, он был отменным музыкантом. Теперь пальцы от молотка и жести огрубели, струны его не слушаются. Земляной пол гостевой комнаты покрыт шерстяным самодельным ковром с причудливыми узорами. По черному полю — белые облака. Это работа тетушки Анахиты. Не один месяц пришлось ей провести, не разгибая спины, за деревянным ткацким станком. А вот посидеть на своем ковре с гостями ей никогда не удавалось. Не принято, нельзя, место женщины на кухне. Разве что покажется ее рука, подаст какое-нибудь блюдо на порог и отдернется, словно крапивой обожглась.

Дядя Раджаб отдыхает на тушаке[3]. В новом ярком федои[4], небрежно наброшенном на сгорбленные плечи. Он сухопарый, лицо в глубоких морщинах, нарядная белая чалма одного цвета с его окладистой бородой. В руках пиала, рядом чайник, на продолговатый носик которого надет железный наконечник.

Увидев меня, он, кряхтя, поднялся с тушака. Я поспешил к нему навстречу, обнялись по-родственному.

— Как ваше драгоценное здоровье, уважаемый моулави[5] Раджаб?

— Тушукур, тушукур![6] — отвечает он, тряся седой бородой.

— А как здоровье ваших почтенных детей?

— Тушукур, тушукур!

— А как поживают дети ваших детей?

— Тушукур! Тушукур!

— Сопутствует ли удача в деле, часто ли радость переступает порог вашего дома?

Пришел черед дяди задавать вопросы о моем благополучии. Я также благодарю его за внимание ко мне. Прошу не беспокоиться, отдыхать и, если он разрешит, посидеть с ним рядом. Пришел дядя Фатех, лицо потное, принес еще один чайник.

— Прошу прощения, плов уже на огне… Попьем пока чайку.

Я, как самый младший, разливаю чай в пиалы. Одну руку прижимаю к сердцу, другой подаю пиалу с поклоном Раджабу. Пьем не спеша, мелкими глотками. Не портя себе удовольствия, разговариваем о делах мирских. Но вот почтенный Раджаб перевернул вверх дном пиалу, аккуратно положил на нее кусочек так и не надкусанного сахара.

— Приехал я к тебе, брат, ума-разума занять. Вокруг какой-то водоворот, все кричат, радуются. А зачем кричат, чему радуются, мне, старому, невдомек. Говорят, жить теперь по-новому будем. Декреты какие-то правительство издало. Долги не надо платить. Знаю, твой воспитанник грамотный, может, он нам что растолкует?

Дядя так и расцвел, заулыбался. Его теперь и хлебом не корми, дай только обо мне поговорить. И какой я с детства был хороший, как жизнью рисковал, боролся за народ, выбился в люди — стал милиционером. Послушаешь его, так я прямо национальный герой, чуть не самый главный человек в государстве после Нур Мухаммеда Тараки. Смотрю на дядю Раджаба, он, кажется, все за чистую монету принимает, поглядывает на меня уважительно. Хочется смеяться от таких басен, но сижу тихо, старших нельзя перебивать, жду, когда разрешат свой голос подать в почтенном обществе.

— А теперь твое честное слово, Салех, — говорит дядюшка. — Расскажи, что нам, бедным людям, принесла твоя революция. Как новые законы принимать. По-разному о них говорят люди: одни хвалят, другие ругают.

— Просим, очень даже просим, — добавляет брат Фатеха.

— С разрешения высокочтимого дядюшки Раджаба, — начал я, обращаясь к старшему за нашим достарханом.

Сделал паузу. Смотрю на аксакала. Он слегка кивнул белой чалмой в знак согласия, и только тогда я продолжил свою речь.

— Расскажу вам о первых декретах Революционного совета республики. Таких законов еще не знала наша страна. Законы совести и справедливости, как их называют сегодня люди труда…

* * *

Режим Дауда рухнул, как дерево с прогнившими корнями. Революции понадобилось всего десять часов, чтобы с минимальными жертвами смести ненавистный всему народу режим диктатора. Власть взял в свои руки Революционный совет. Своим декретом № 1 Ревсовет провозглашает страну Демократической Республикой Афганистан. Его последующие решения вызывают искреннюю радость и восторг у трудящихся, ненависть и гнев у афганских реакционеров. Равнодушных к решениям нового правительства не было. На улицах и площадях установили радиодинамики. Теперь с раннего утра до позднего вечера жители Кабула имеют возможность слушать «Радио Афганистан», по-своему комментировать правительственные сообщения, митинговать, спорить, доказывать, иногда так пылко, что нам, милиции, приходится успокаивать не в меру разгоряченных людей. И это естественно. Народно-демократическая партия Афганистана сумела сконцентрировать и дать ответы в решениях правительства на самые больные, жгучие вопросы общества. Я рассказываю о декрете № 6, который особенно интересует седобородых братьев. Опубликование этого закона было равносильно грому среди ясного дня. Верилось и не верилось людям. Согласно этому декрету полностью освобождались от задолженности помещикам и ростовщикам безземельные дехкане и сельская беднота. Не только от долгов, но и от процентов по ним!

— Подсчитано, что в результате декрета номер шесть будет освобождено одиннадцать с половиной миллионов безземельных и малоземельных дехкан, или восемьдесят процентов сельского населения страны! — говорю