братьев Шуйских и побрало — династия их некрепкая была, все трое в годах серьезных, наследников не имелось — сыновей. Только потому старший братец, после долгого вдовства и запретов, которые наложили ему на брак все цари, включая непонятно откуда взявшегося Димитрия, решил связать себя семейными узами на старости лет. Да оно и понятно — женитьбу запрещали, чтобы не дать Шуйским укрепиться, с наследниками ведь это легко сделать. И женился этой зимой царь Василий на княжне Буйносовой, которой имя с Екатерины на Марию переменили. Молодая царица, почитай на сорок лет брата младше — детки крепкие родятся…

— Прости и помилуй, — прошептал князь, перекрестившись. Не даст им бог сыновей, проклятие на них, что дитя невинное умертвили, ради царства земного, чтобы трон за собой упрочить. Но тут же отогнал от себя не ко времени накатившее раскаяние — впереди битва с войском самозванца, что вдвое меньше. И если он победит в ней, то будущее рода упрочится…

Вот так и прибирается власть, если близко к ней стоишь. Крайний слева князь Василий Шуйский — не зря косит взглядом на корону. Символично…

Глава 8

— Живу у пятерых попрошаек, но работать они умеют и вроде не душегубы — такое сразу чувствуется. Есть крыша над головой, оружие, к осени хоть что-то вырастет, и…

Иван остановился, тяжело вздохнул, внимательно осмотрел деревеньку в несколько полуразрушенных строений, и грустно подытожил:

— Да, на этом все хорошее заканчивается, остается только плохое. И самое главное — непонятно как мне в этом мире приспособится. Денег нет, вернее серебра с золотом, одежды не имею, тем более зимней, утвари маловато, продать нечего, чтобы хлебца прикупить и до урожая дожить. На одной рыбе и дичине тяжко придется, каша нужна, овощи — морковь, лук, капуста. Одежда нужна, хотя бы ткань — не в шкурах же ходить. Думать, надо, крепко думать, есть же выход из ситуации.

Вот уже третий день они вшестером жили в заброшенной несколько лет тому назад деревне, похожей на хутор или заимку, окруженную со всех сторон лесом. Бывшие боярские угодья, когда-то цветущие, нынче пустовали — сильно сократилось население во время голода и мора, сколько таких селений сейчас в запустении. Заросшая пашня на несколько гектаров, огромный луг, извилистая реченька, приток Чернухи — бывал он тут раньше, только чащобы в его время не осталось, так, рощицы. И деревни не было — «бесперспективной» оказалась, забросили и забыли.

— Это же сколько раз истории повториться нужно?!

Вопрос завис в тишине, да и ответа на него не требовалось — вечерело, благодать, и комары с мошкарой еще не появились. У костра кашеварничал дед — тот еще куркуль оказался, все прибеднялся. Оказывается он с сыновьями и внуками бродил по окрестностям, но каждый раз здесь появлялись, тянуло к родным местам. Тут и делали «закладки» на случай прихода очередных «черных дней» — крестьяне народ предусмотрительный. Одежда тут была спрятана, намного лучше тех лохмотьев, в которых «христарадничали». Но в его времени столько заплаток на ткань пришивать не стали — выбросили бы тряпье куда подальше, даже полы мыть не стали. А тут берегли как драгоценность, хранили бережно. Имелись также несколько домотканых половичков из тряпочек, или одеял, он так и не разобрался в их предназначении, и парочка рушников — льняных полотенец приличного размера.

Величайшей ценностью оказался полотняный мешочек с серой комковатой солью, который старик прятал под рваным зипуном. Ее расходовали очень бережно, не солили пищу, а подсаливали. А вот снеди никакой не было, если рыбу в реке в расчет не брать, да дичь, на которую ставили силки. Плюс корешки и травки, что собирал малец — из них сейчас и варил старик «уху» — тут под ней любой суп понимали. Этот, что варил старик на ужин, был жирный, из налима. Пескарей, окуней, плотвы в речке хватало, даже щуки с лещами попадались — природа заводами и фабриками не обгажена, а на этой речушке рыбалкой до них вовсе не занимались.

Из утвари главными были чугунок и блюдо, больше похожее на сковороду, только с высокими краями и без ручки, напоминавшее форму для каравая. Из инвентаря топор и серп, точильные камни — и все, гвоздей и тех не было. Все остальное вырезалось, благо все пятеро ножи имели — ложки, миски, чашки, даже заступы, в виде лопат, и грабли. Все деревянное, только выбирали древесину подходящую, благо выбор большой имелся — лес рядом.

Так что на столь убогом фоне содержимое коляски выглядело неимоверным богатством по нынешним временам. А там всегда находилось то, что Князев раньше использовал в поездках на рыбалку, отлично умещалось в багажнике, и никогда оттуда не выгружалось — деревенские никогда не любят суетиться, все должно быть под рукой.

Ножовка с прихваченной у Виктора стальной лопатой для этих времен были настоящим «ноу-хау», а топор он и в Африке топор — и как инструмент хороший, да и оружие подходящее. Имелся котелок на все случаи жизни, жестяные кружки и миски, завернутые в пакет вилки и ложки из нержавейки. Еще пластмассовая коробка с рыболовецкими принадлежностями — леской, грузилами, крючками и поплавками. Вырубить удилище не проблема, никто удочку покупать не станет, то одна блажь городских. Сельчане люди простые — могут сетью ловить. Последней не имелось, да она и не нужна была — малец «морды» из прутьев здорово плел, умелец, что сказать. И корзины тоже — тут их вместо авосек и мешков вовсю использовали.

Главной ценностью был «ремкомплект», причем нештатный, не только для мотоцикла — имелись нитки, иголки, ножницы и прочее для «бытовухи». А еще старая, прожженная у костров, но крепкая ветровка и набор китайских покрывал для постели, синего цвета с вышитыми пагодами и птичками, запечатанный в целлофан с красочной картонкой, расписанной иероглифами. Витька передал сестре в подарок — а в его положении вещь бесценная, знать бы кому такое подношение сделать, да объяснить, для чего он предназначен. Все же шелк, ни хухры-мухры, а он в этом мире должен цениться, если верить историкам. Еще имелся «мультитул» в чехле, но продавать его Князев категорически не желал — вещь крайне нужная самому.

— Знал бы, что в прошлое попаду, полную коляску нагрузил, и «калаш» прихватил, с парой цинков. А еще гранаты, и пулемет — рот закрой, размечтался. Витьку поблагодарить надобно, что отцовский «арсенал» чуть не заставил с собою взять, а то бы сейчас припух. Хреново, что лекарств никаких нет, ни