Когда меня вызвали к командиру полка, по наивности думал, что получу направление на передовую, была свежа в памяти история с письмом Семена фурмана. Вместо этого мне устроили примерную порку.

- Политрук Шарапов, вы знакомы с воинским уставом?

- Так точно.

- На политзанятиях разъясняете его бойцам.

- Так точно.

- Знаете, что к вышестоящему командованию нужно обращаться в соответствии с субординацией?

- Знаю.

- Так почему не следуете уставу? Кто разрешил вам писать Главнокомандующему?.. В общем, готовьтесь ответить на этот вопрос перед военным трибуналом.

При этих словах у меня похолодело внутри. «Вот и отвоевался!» - промелькнула мысль. К счастью, все закончилось благополучно. За меня заступился полковой комиссар Черногуз. В наш полк он прибыл из госпиталя, где лечился после тяжелого ранения легких. Любил и берег солдат.

- Товарищ комполка, Шарапов - один из лучших политруков. Уверен: он больше не повторит такой ошибки.

В общем, влепили мне на первый раз выговор с занесением в личное дело. Чтобы неповадно было лезть в пекло поперед батьки.

Но письмо вождю в совокупности с моим железнодорожным образованием и принадлежностью к партии большевиков все-таки сыграло свою роль. В марте 1942 года пришла секретная директива Генерального штаба о срочном наборе 100 политруков для обучения на должность командира бронепоезда. Предпочтение политрукам отдавали не случайно. Было известно, что они не сдавались врагу, а если и попадали в плен, то немцы расстреливали их на месте. А из директивы следовало, что несколько бронепоездов даже не пытались навязать бой и сдались. Меня и еще четырех политруков полка направили в учебный центр Чугуевского бронетанкового училища по подготовке командиров бронепоездов. Размещался он в небольшом поселке Долматово Свердловской области. Шесть месяцев нас учили артиллерийской стрельбе по движущимся целям: в состоянии движения и стационарном, причем часто занятия проводились совместно на одном полигоне с группами танкистов, которые уже участвовали в боях. Их переучивали с танков Т-28 на новые танки Т-34. Затем меня отправили на фронт, в дивизион, который дислоцировался на станции Раздольная.

О бронепоездах стоит сказать особо. В годы Гражданской войны, когда преобладала кавалерия, они представляли собой грозную силу, с развитием авиации утратили былое значение, но продолжали находиться на вооружении. По состоянию на 22 июня 1941 года Красная Армия имела 53 бронепоезда, из них 34 относились к классу легких.

Бронепоезд состоял из боевой части и базы. Боевая часть предназначалась для ведения непосредственных боевых действий и включала в себя бронированный паровоз, две бронеплощадки и 2-4 платформы, которые присоединялись спереди и сзади и служили для перевозки материалов для ремонта железнодорожного полотна (рельсы, шпалы и т.д.) и для защиты от минно-взрывных заграждений. Экипаж боевой части состоял из командования, взвода управления, взводов броневагонов с башенными расчетами и отделениями бортовых пулеметов, взвода ПВО, взвода тяги и движения и взвода железнодорожных бронеавтомобилей, в котором имелось 2 легких и 3 средних бронемашины, приспособленных для движения по железнодорожному пути. Они применялись для ведения разведки на удалении 10-15 км и в составе охранения (дозора) на марше. Кроме того, на платформах прикрытия мог расположиться десант в составе до трех стрелковых взводов. На одной заправке топливом и водой бронепоезд преодолевал до 120 км с максимальной скоростью 45 км/ч. В качестве топлива использовались уголь (10 т) или мазут (6 т). Масса боевой части бронепоезда не превышала 400 т.

База бронепоезда (в обиходе черный паровоз), обеспечивала ему достаточно высокую автономность действий и состояла из вагона для командного состава, вагона-канцелярии, вагона-клуба, вагона-кухни и нескольких вагонов для размещения личного состава бронепоезда. Во время боя база следовала за боевой частью.

Бронеплощадки представляли собой бронированные вагоны с отвесными прямыми бортами и высокими прямыми клепаными башнями, в которых устанавливались короткоствольные 76,2-мм пушки. Каждая из них была вооружена двумя пушками и четырьмя станковыми пулеметами.

Несмотря на то, что в годы Великой Отечественной войны бронепоезда стали уязвимы перед авиацией, некоторые из них вписали славные страницы в летопись борьбы с врагом. Например, бронепоезд «Илья Муромец», построенный в 1942 году, прошел путь от Мурома до Франкфурта-на-Одере, не получив ни одной пробоины. За время войны он уничтожил 7 самолетов, 14 орудий и минометных батарей, 36 огневых точек противника, 875 солдат и офицеров. В 1971 году паровоз бронепоезда поставлен в Муроме на вечную стоянку.

Интересно, что этот бронепоезд я встретил во время подготовки к битве на Орловско-Курской дуге в 1943 году, когда служил уже в ракетных частях. Следует сказать, что бронепоезда стали прообразом для современных средств противовоздушной обороны и даже ракетных войск стратегического назначения, о чем писала российская пресса.

Далеко не у всех бронепоездов судьба складывалась столь счастливо, в чем я убедился очень скоро. Нас направили на помощь обороняющимся частям, для подавления танковой атаки. Фашистов поддерживала авиация. Мы успели произвести лишь один залп, как угодили под сильную бомбежку. Рельсы впереди и позади бронепоезда были повреждены, и он превратился в неподвижную мишень, на которую немцы обрушили шквальный огонь из орудий. Ударной волной меня выбросило через открытый люк.

К счастью, все ограничилось контузией и мелкими травмами. Я просил оставить меня на попечение санчасти, но меня отправили в госпиталь, оттуда - в Москву, в резерв Главпура. Здесь судьба снова свела меня с политруком Георгием Морозовым, у которого я когда-то был заместителем. С ним мы делили комнату в общежитии. После тяжелого ранения под Харьковом он находился в резерве уже четыре месяца и не сетовал на судьбу. Кстати говоря, так и остался там до конца войны.

В резерве была мастерская по ремонту оружия, пришедшего в негодность во время боевых действий, и нас, ждущих назначения, привлекали для работы в ней. Я с большой охотой занимался ремонтом, слесарил с удовольствием, что, собственно, любил делать всегда, все-таки это моя первая профессия.

Большинство же людей, находившихся в резерве Главпура, были гуманитариями и к такой работе склонности не имели. Начальник мастерской заметил мое рвение и, уходя на фронт, назвал мою фамилию в качестве своего преемника.

- Все, Вася, твоя война кончилась. Заведи бабу и живи себе спокойно, - советовал Морозов мне.

Но моя душа рвалась на фронт. Однажды узнал, что раз в неделю в резерве ведет прием представитель Главного политического управления армии. Попасть к нему можно было только по направлению руководства. Рассчитывать на это не приходилось. И тогда я второй раз в жизни