– Чары, действующие на органы чувств?

– Должно быть, Сайрус использовал именно их, – продолжает он. – Он приказал своим ведьмам и ведьмакам сделать что-то подобное со всем его воинством – я почти в этом уверен. Поэтому-то, когда я попытался убедить их отступить, они меня даже не заметили. Как будто…

– Как будто они не слышали тебя, – заканчиваю я.

– Да. – Он качает головой, и на лице его отражается отвращение – не знаю, то ли по отношению к себе самому, то ли к его отцу. – Я должен был предвидеть, что он прибегнет к чему-то подобному.

– Потому что ты всеведущ? – язвительно спрашиваю я. Я понимаю, почему он винит себя – потому что он Хадсон, а значит, готов взвалить на свои плечи бремя всех мировых проблем, но ведь нужно знать меру. – Или потому, что ты бог?

Его беспокойные голубые глаза досадливо щурятся.

– Потому что я знаю своего отца, знаю, как он думает. И знаю, что он не остановится ни перед чем, чтобы получить желаемое.

– Верно. – соглашаюсь я. – Он ни перед чем не остановится. А раз так, то все, случившееся на острове, произошло из-за него, а не из-за тебя.

Хадсон начинает спорить со мной, но замолкает, когда я устремляю на него насмешливый взгляд. Он знает, что я права, готов он признать это или нет.

Кажется, мы стоим так целую вечность, глядя друг другу в глаза, касаясь друг друга, и все, что мы видели и делали, оседает между нами, словно мокрый цемент. Жаль, что я не могу быть уверена, соединяет ли он нас или, наоборот, образует между нами стену.

Потому что эта война далека от завершения. Нам предстоит непростая задача, мы должны спасти ребят до того, как Сайрус убьет их, и нет никаких гарантий, что все закончится так, как мы хотим.

Нет гарантий, что когда-либо хоть что-то будет хорошо.

Поэтому я делаю глубокий вдох и рассказываю ему о страхе, который терзает меня с тех пор, как мы вернулись в Кэтмир.

– Думаю, Корона – не то, чем мы ее считали.

Глава 5. Голос во сне

Хадсон смотрит на мою ладонь, и я почти вижу, как в его мозгу проносятся тысячи мыслей и сценариев, пока он раздумывает над тем, что ответить.

– Если ты не смогла выяснить, в чем состоит ее сила, это вовсе не значит, что этой силы нет.

– Возможно, – с сомнением признаю я. – Но я уверена – я бы что-то почувствовала, если бы у меня появилась дополнительная магическая сила.

– Так же, как ты, прибыв в Кэтмир, уже знала, что ты горгулья? – спрашивает он, вздернув бровь.

От этого вопроса у меня начинает ныть живот, и я засовываю его – а также все возможные ответы – куда подальше. Это далеко не лучшее решение, но пока Неубиваемый Зверь не решит проснуться и ответить на мои вопросы, я больше ничего не могу сделать. Нет смысла психовать следующие несколько часов. Особенно потому, что мне очень, очень нужно поспать.

– О Короне мы можем подумать потом, – говорит Хадсон и, отпустив мою талию, поворачивает меня лицом к большой кровати, которая моим усталым глазам кажется настоящим раем. Он целует меня в макушку. – Почему бы тебе не прилечь?

Я так измотана, что выбора у меня нет – я ложусь и накрываюсь одеялом, а он идет в ванную. Почти сразу мои глаза закрываются, несмотря на намерение дождаться Хадсона. Уже через минуту я погружаюсь в липкую дремоту, и в моем мозгу проносятся образы битвы на острове, как нескончаемая видеонарезка из полувоспоминаний-полуснов.

Я поворачиваюсь на бок, и в моем сознании картины гибели Луки смешиваются с картинами нашего заточения в тюрьме. Мои руки залиты кровью, вытекающей из раны Флинта, затем Реми с его вихрящимися глазами говорит мне, что скоро мы снова увидимся. Я поворачиваюсь, пытаясь сообразить, где нахожусь. Мое сердце бьется в сумасшедшем ритме. Может, я все еще в тюрьме, может, мне приснилось, что мы освободились и спасли Неубиваемого Зверя – нет, горгулью, напоминает мне мой сонный мозг.

Мне тревожно, Грейс. Очень тревожно.

В моей голове звучит голос этой древней горгульи, вторгнувшись в калейдоскоп образов, по-прежнему мелькающих в моей голове. Я пытаюсь пробиться сквозь туман, застилающий мое сознание, но с каждой секундой меня словно затягивает все глубже и глубже в зыбучий песок.

Нет времени, нет времени. Его голос звучит настойчиво как никогда, рассеивая туман. А затем он продолжает, намного более четко, как будто сосредотачивается на каждом слове: Проснись, Грейс! У нас почти не осталось времени!

Глава 6. Щелканье, треск и «Поп-Тартс»

Его голос звучит так напряженно, так властно, что я резко сажусь на кровати.

Мое сердце колотится, в ушах ревет кровь, и это похоже на полноценную паническую атаку. Вот только мое сознание остается совершенно ясным, и огромное количество адреналина вызвано волнением, а вовсе не страхом.

Я смотрю на Хадсона, он в кои-то веки спит. Он ровно дышит, на щеке видны еле заметные синяки – напоминание о том, что он пережил за последние два дня. Большая часть отметин от его драк в тюрьме уже зажили, но для того, чтобы прошла усталость и исчезли темные круги под глазами, требуется нечто большее, чем кровь. Я протягиваю дрожащую руку и провожу пальцем по его щеке. Его веки вздрагивают, и я пугаюсь, что разбудила его. Но он со вздохом поворачивается и снова проваливается в сон.

Жаль, что я не могу сделать того же.

Взглянув на свой телефон, я обнаруживаю, что проспала чуть больше семи часов – значит, до утра еще есть время. Когда я встаю, солнце только-только показывается из-за вершины Динейли. Весной на Аляске восход начинается рано – уже в четыре утра.

Небо расписано красным и темно-фиолетовым, и через вытянутые полуподвальные окна комнаты Хадсона видно не только его, но и громады гор. Картинка красивая, что и говорить, но в ней есть что-то зловещее – кажется, близится гроза. Как будто с неба на горы льется кровь, омывая мир печалью и страхом.

Впрочем, не исключено, что я переношу на здешнюю природу собственные переживания. Видит бог, у меня такое чувство, будто сейчас весь мой мир омывает кровь.

Может, вернуться в