Шрифт:
Закладка:
Он сделал паузу, во время которой тяжело и внимательно посмотрел на Михаила Второго. Показалось даже, придавил взглядом. И продолжил:
— Эти шаромыжники слухов нахватались, якобы голубковская барыня отцов клад в доме нашла, целый сундук золота. А то и два. Вот и решились душу сгубить для наших краев злодеянием невиданным — деток выкрасть, выкуп потребовать. Я через своих соглядатаев на след вышел, все подготовил, взял бы на горячем. А тут вы-с. Налетели, нашумели. Дарью Сергеевну запугали. Она дама недалекого ума и весьма дурного характера, признаю. Но ничем, кроме злых сплетен и тех самых слухов о кладе, не замаралась. Сама сидит с детьми взаперти, трясется. Злодеев опасается. Да, и кстати, ваше высокоблагородие, если вы и вправду чаяли в одиночку этих мизераблей догнать да повязать или несвязанными за собой идти заставить… тогда ваше счастье, что сейчас живы. Это в городе губернском всяческая шушера, увидя мундир, в струнку тянется или бухается на колени. В наших лесах иначе обернуться может. Тут, доложу вам, такие бестии встречаются, что с младенчества мундира не видели и могут полковника от пожарного не отличить…
Дядя-котик словно бы раздулся и ощерился. Еще секунда — и, казалось, он прыгнет на собеседника или хотя бы злобно зафырчит.
Только битв на выживание мне здесь не хватало! Я вошла, специально стукнув дверью, и обратилась к Михаилам, сделав вид, будто не заметила конфликта:
— Уважаемые господа! Хочу вас обрадовать — детишки здоровы, злодеи им не навредили. Очень вам обоим признательна за участие, за помощь, за то, что оторвались от всех ваших прочих дел, особенно вам, Михаил Федорович, благодарна за последнее.
И одарила дядю-котика таким взглядом, что он сменил гнев на прежнее сдержанное презрение.
Другой Михаил Федорович не обиделся, что сугубый комплимент достался тезке. Только тихо ухмыльнулся в усы — понимаю, успокоили дитятю.
— Устали мы все, — продолжила я таким тоном, что попробуй не согласись, — сейчас поужинаем, уж не взыщите, что скромно,
и спать пойдем. И не спорьте. Ночевать останетесь оба, пурга в ночи только еще пуще разыгралась, никого в такую погоду не отпущу.
Ужин был накрыт быстро и прошел молчаливо. Мужчины поглядывали друг на друга, порываясь что-то сказать, но возобновлять спор при мне не стали. Выпили пару рюмок смородиновой настойки. Я тоже позволила себе немного наливки — простой и надежный антидепрессант. Наконец-то можно расслабиться за эти страшные два… или три дня, уже не понимаю, не считаю. Потом.
Когда допивали чай, вошла Павловна и сказала, что комнаты для господ готовы. Я встала из-за стола.
— Что ж, время позднее, милостивые судари. Пойду спать, да и вам советую.
Гости мгновенно подхватились и раскланялись. Михаил Первый по своему обыкновению слегка суховато и неуклюже, Михаил Второй — элегантно и любезно.
Эх, путаники. Ни одного, ни второго уверенно опознать или отринуть не могу. Уже подумаю уверенно, мол, чужие, не помнят меня, не знают, никак не могли из будущего прийти. И вдруг мелькнет жест, слово проскочит, как искра. И снова выбьет почву из-под ног, снова лишит печальной уверенности, что в этот мир я попала одна и в нем надо все начинать сначала.
Но сегодня я так устала и перенервничала, что стало все равно. Если кто-то из них мой Миша, который меня не помнит и не узнал… ну что же, у нас еще есть время вспомнить друг друга. Если нет — и думать тут не о чем.
Да и узнал бы меня Миша сам. Всегда узнавал, с самых первых дней знакомства. В любой толпе — у метро, у концертного зала, на пляже, если морской отдых, в незнакомом иностранном городе я ждала его, глядела по сторонам и внезапно слышала громкий голос:
— Где мой страусенок эму?
Прочь прошлое, прочь любые посторонние мысли! Сейчас я больше всего хочу обнять мою маленькую девочку, вопреки всем нынешним правилам взять ее к себе в кровать и спа-а-ать… всю ночь. А может, и утро. Или день. Пусть кому-то покажется капризом, но организму нужно восстановиться.
Видимо, даже у Павловны этим вечером не нашлось слов и духу, чтобы высказаться о «баловстве». Мне показалось, будь ее воля, она бы и сама нас с Лизой обняла и не отпускала до утра.
Но я уже давно перестроила наш быт так, чтобы Павловна спала не на войлоке в моей комнате, а в своей собственной кровати, у себя. Так что потискать ребенка, рассказать ему сказку и спеть песенку мне никто не помешал. Точнее, попытаться осуществить эту вечернюю программу. Для сказочки сил еще хватило, я выбрала короткую и, конечно же, не тревожную, не остросюжетную, даже не конфликтную — про горшочек, заполнивший кашей весь городок. И постоянно повторяла, что, когда вкусная каша текла по улицам, все были счастливы.
Заодно хотела понять — сыта Лизонька, или эта гастрономическая история пробудит ее аппетит. Нет, все в порядке, дочка хорошо поела и обрадовалась, когда горшочек перестал варить.
А вот какую песенку промурлыкала, уже и не помнила. Только запомнила, как Лизонька сказала мне серьезным и взрослым тоном:
— Мама, тебе было страшно?
И я честно ответила:
— Да, очень. Спи, доченька.
Но, похоже, уснула сама раньше нее. И успела запомнить, как мое солнышко накрывает маму сбившимся одеялом.
Глава 8
К своему удивлению, проснулась я не очень поздно. Будто сознание мне сказало: «Головушка отдохнула, деткам — спать, а тебе вставать и за дела. И так запущены».
Сначала надо проститься с гостями, потом заняться своими делами. Поднакопилось. И пожар же был, и вообще.
Первым удалился дядя-котик. В усадьбу примчалась тройка с колокольчиками, Михаил Второй допил кофе, докушал сайку с маслом и попрощался. Если он и разочаровался своей «неудачей», то никак этого не показал. Вроде бы столько трудов, столько риска, и все насмарку, детей спас другой. К тому же, судя по перешептыванию с прибывшим на той тройке денщиком, незапланированный перерыв в служебных делах не очень-то понравился начальству.
Но к чести Михаила Второго — он искренне радовался, что все обошлось так хорошо, дети живы и со мной. Поэтому я тоже искренне ему улыбнулась и подчеркнула, что говорю «до свидания», а не «прощай». Он очень
