Шрифт:
Закладка:
Печальнее всего то, что выжить теперь у меня мало шансов. Слишком это странное и избирательное оружие. И слишком много условий должны быть соблюдены чтобы…
Я не успел додумать как клинок оказался у меня в груди, а дыхание оборвалось от страха и боли.
Глава 2
Глоток горячего отвара с противным вкусом — сознание немного затуманивается. Уходит тревога, становится легче, мысли в голове перестают путаться. Вкус чем-то похож на мятный, но здесь нет мяты. Я снова прикладываюсь к кружке. Жидкость кажется настолько горячей, что возникает ощущение будто кожа с языка сейчас слезет. Но нет, всё нормально. Ещё глоток — становится совсем хорошо. В голове легко, мыслей вообще почти нет. Откидываюсь на спинку дивана на первом этаже.
— Осторожней, привыкнешь — потом будешь постоянно пить эту гадость.
Я вздрагиваю от неожиданности — отвар «грибочков» из нашей небольшой плантации заставил меня поверить, что я остался один. Это чем-то было похоже на сигареты, только раз в пять сильнее.
Призрачный клинок сложно назвать оружием — это скорее артефакт допроса. Таких тоже очень мало в нашем мире. А те, что есть, находятся в распоряжении специальных служб. Обычно тех, которые допрашивают государственных изменников или просто своих врагов. То, что такое оружие есть у моей матери — стало для меня настоящим сюрпризом.
С виду — самый обычный, простенький меч в ножнах. Рукоять обмотана износившейся кожей, есть небольшой набалдашник для балансировки, самая простая гарда. Скорее всего этим клинком пользовался какой ни будь незадачливый пехотинец Первой Империи в давние времена, когда она ещё существовала. И после падения государства и выброса энергии — мечу «посчастливилось» обрести новые свойства.
Лезвие этого оружия не станет реальным только если будут соблюдены два условия — допрашиваемый не должен врать и обязан говорить только то, что хочет услышать вопрошающий.
— Почему ты использовала его? — спросил, делая очередной глоток и снова откидываясь на спинку.
Отвар быстро действует и так же быстро «отпускает». Делаешь глоток — хорошо, приятно, кружит голову. Проходит пару секунд, эффект слабеет, а ещё через десять тебе уже хочется глотнуть ещё.
Убийство своих родственников для северян норма жизни, мать может убить дочь или сына. Дочь может убить мать, и так далее. Всякое бывает, всякое случается, но обычно это происходит быстро и без вопросов. Никогда не думал что это коснётся нас, у нас маленькая семья из двух человек, и делить то нечего. Мне же было интересно зачем мать решила меня проверить а не убила сразу.
— Камень забвения. — мама повертела знакомую безделушку у себя на ладони. — Мне подарил его один гном, перед самой войной, кажется с тех пор прошла целая вечность.
— Ты видела гномов?!
Посмотрел удивлённо на мать, сидящую в кресле у камина, она забралась туда с ногами. На ней сейчас были свободные домашние штаны и жилетка, ёжик белых волос, красивое молодое лицо. Ожившие вдруг воспоминания кричали что это просто невозможно — не может выглядеть так женщина которой уже сорок с лишним лет. И это учитывая, что здесь год — это четыреста пять дней. Ей на вид было не больше двадцати пяти, и она просто не могла быть матерью шестнадцатилетнего оболтуса. Но она была, она вырастила меня с пелёнок.
— Одного гнома. — поправила меня мать, вздохнула, взяла со своего столика кружку и тоже глотнула отвара. — Кажется это был шестьдесят шестой год. Я совсем молодая, только-только покинула Анстуг и нанялась на воздушный корабль к одной принцессе из семьи Хеми. Сестру готовили к роли главы клана, когда ни будь потом, а на меня всем было плевать.
Она имела ввиду тысяча пятьсот шестьдесят шестой год от основания Империи Нитал. А сейчас шёл девяносто шестой. Родилась мама в пятидесятом. И путём нехитрых расчётов я понял, что тогда ей было шестнадцать.
Я знал, что до второй войны крови северяне даже нанимались в охрану караванов пустынь. Или вообще могли путешествовать далеко на юг, к свободным Королевствам или землям орков. В те не такие далёкие времена на Севере постоянно вспыхивали конфликты и велись междоусобные войны. Кто-то не хотел в этом участвовать и уходил. Весь Север входил в состав Империи, а кланы получили статус настоящих баронств, главы соответственно стали баронами. Новоиспечённые же бароны получили право сами титуловать любого жителя севера. Глава же старшего клана, недолго думая, присвоила всем северянам статус обычных аристократов. Не бароны, конечно, но тоже много значит в той же Империи.
Это ничего не изменило внутри наших земель. Но вот теперь путешествуя за пределы Севера, бывшие варвары могли рассчитывать на нормальный приём. Просто нужно было добавлять в своё родовое имя приставку «ун» или «унт» при знакомстве, что сразу говорило вопрошающему что перед ним аристократ. Пусть самого низкого звена, но всё же. В Империи это дорогого стоило. А главное — никто в этом не сомневался. То, что на Севере раздали всем титулы — знала вся Империя. Ну а северянина трудно спутать с кем-то другим. Полукровок северян не могло существовать — дар Адона гарантировал это. Во всяком случае до моего рождения.
— Знаешь, хотелось мир поведать. — она отпила ещё немного отвара, тяжело вздохнула.
— Я тоже хочу. — осторожно сказал.
— Знаю. — она покачала головой. — А как же Лиска?
Я отвернулся и посмотрел на огонь в камине, ответил честно:
— Не хочу, вообще ничего не хочу, мы друзья.
— И почему ты ей не скажешь об этом?
— Ты шутишь?! — я возмутился.
— Нет. — она покачала головой. — Просто скажи ей, она поймёт, это важно.
— Теперь то уж чего… — буркнул расстроено.
— Не бойся, она не вспомнит что произошло, а волосы я ей остригла. — мать вытянула ноги к огню. — Утром она уйдёт, но при следующей встрече не скрывай от неё ничего, скажи правду, она поймёт.
Лиска сейчас крепко спала в комнате матери. Если я ей скажу, что мы просто друзья, мне казалось конец будет не за горами. Она скорее всего разнесёт меня в клочья, потом завяжет ошейник на горле ровно настолько чтобы я не умер от удушья. Дальше потащит к ближайшему колдуну для того, чтобы скрепить этот «союз двух сердец». Потом замок, дети, и всё по программе.
Как я вообще раньше мог о таком думать и мыслить, что такая жизнь возможна?
— Так вот, пустыня. — мама