Их история оказалась занятной. Хан Золотой Орды Бату в 1240-х годах решил увековечить собственные достижения. Он, с помощью лучших мастеров, построил столицу своей империи и назвал её Сарай-Бату. В городе разбили сады и устроили фонтаны. А когда умер любимый арабский скакун Батыя, тот повелел отлить его изваяние из чистого золота. Причём изготовить первую статую поручили колокольных дел мастеру, захваченному при нападении на Киев в том же 1240 году. По легенде, на фигуру лошади в натуральную величину ушло около пятнадцати тонн золота — вся дань, собранная Ордой за год. Когда одна статуя уже красовалась у ворот столицы, хан решил поставить вторую, для симметрии. Мастера этого обещали отпустить, но малость обманули. Завистливый Бату слово сдержал, но перед тем как отпустить ослепил мастера, чтобы тот более не сделал никому такую красоту. Не понятно, были ли кони в натуральную величину пустотелыми или полностью золотыми? Кони Батыя с крупными рубинами вместо глаз олицетворяли величие золотоордынского государства и стояли как стражи у городских ворот, у входа в столицу. Первое упоминание о золотых конях в литературе появляется в 1254 году, в книге француза Гильома де Рубрука «Путешествие в восточные страны». Посол писал, что статуи ослепляли сиянием всех подъезжающих к городу, а глаза коней были из рубинов. Впервые увидев их издалека, посол поначалу даже решил, что в городе начался пожар. В общей сложности я нашёл двенадцать документов, подтверждающих этот факт, то есть кони точно были, это не фейк. Через пятьдесят лет, когда столицу перенесли в Новый Сарай (Сарай-Берке) построенный ханом Берке, следом перевезли и золотых коней. А когда в Орде началась «великая замятня» кони пропали. По одной легенде коней положили в могилу вместе с ханом Берке, где-то под стеной города. По другой — коней вывез Мамай, когда потерпел очередное поражение от Тохтамыша. Дальше опять неясность, одного коня толи захоронили близ горы Карадаг вместе с Мамаем, толи, что более вероятно, его прибрали к рукам генуэзские купцы, предавшие своего союзника.

Судьба второго коня сложилась ещё веселей. По рассказам стариков в заволжских казачьих станицах, записанных в середине XIX века, некий казачий отряд, пользуясь возникшей паникой в стане врага, прорвался прямо в столицу Сарай и похитил одного из золотых коней Батыя. Чтобы его увезти они разрубили статую на части. Перегруженный обоз не смог двигаться быстро, и у ордынцев было время, чтобы опомниться и броситься в погоню. Казаки приняли неравный бой, и погибли все, предпочтя смерть плену. Однако ордынцы не смогли вернуть себе статую, так как среди разгромленного обоза её не оказалось. Видимо, казаки спрятали золотую добычу где-то неподалеку.

И ещё один похожий рассказ я обнаружил на специализированном этнографическом ресурсе, только уже с ушкуйниками в главной роли, записанный в конце XVIII века в селении Белый Омут, близ Вышнего Волочка. А теперь догадайтесь, откуда идут корни у нашей бабули божьего одуванчика? Пазл сложился! Вот только в каком направлении действовать, вопрос. Привлекать почвоведов и палеоботаников, которые будут делать тысячи срезов и тогда, лет через пять, они смогут дать полную картину изменения русла, или взять, да и задать большой квадрат поиска, исходя из рельефа местности. Естественно, я выбрал последний вариант. Заказал спутниковые карты разрешением двадцать пять сантиметров на пиксель, проанализировал снимки и очертил место поиска — прямоугольник девять на восемнадцать километров.

В качестве помощника я взял с собой Вадима, более никого решили не посвящать и не привлекать. Выехали на Волгу едва сошёл снег. За два месяца поисков мы нашли двенадцать золотых монет, медяки, горшочек арабских дирхемов. Неудивительно, ведь в этих местах когда-то был один из волоков Волга-Дон. Георадары, установленные на беспилотниках, качественно определяли старые русла по наличию песка, наносов, гальки. Сырые данные с радаров отсылали одной геодезической компании, где по ним генерировали цифровые модели рельефа поймы. К сожалению, никаких кладов мы не обнаружили и решили, что главный приз, похоже, залегает гораздо глубже возможностей радаров беспилотников. Оставался Сизифов труд: катать тележку с более мощным радаром по балкам, в надежде что нам повезет.

Никогда не верил в мистику, но все положенные кладоискателям обряды мы исправно выполняли. Бросали монетку на счастье, наливали в ямку рюмашку водки для земляного деда, ему же оставляли краюшку или кусочек сахара. Вадим полностью вписался в роль профессионального кладоискателя и даже нашёл где-то старинные наговоры на клады, и я регулярно слышал его бормотание:

— Встану я вместе с зарею, пойду вместе с ранним солнышком по буграм и ярам, по холмам и кручам. Найду камень огромный, а под тем камнем лежат золото, драгоценности, камни ясные, серебро литое, жемчуг низаный. Ветер Ветрович, ты подуй скорей, размети ты мне путь-дороженьку к кладу самому, чтоб я мог найти клад, как свой дом среди ноченьки.

Дошло до того, что петухов резали. Но ни в какую, ничего не помогало. Июль месяц на дворе, прокоптились до черноты, а воз и ныне там…

В этот раз мы разделились. Вадим остался с беспилотниками, а я катал тяжёлую тележку вдоль четвёртого по счёту сухого русла какого-то безымённого ручья. Тележку постоянно скатывал в глубокие балки и овраги, для чего, кстати, штатные колёса уже как месяц заменили на пневматические, большего диаметра. Закатить, пройтись по низу, после вытянуть с помощью небольшой ручной лебёдки. Каждый такой овражек отнимал уйму сил и времени.

Из последних сил я вытащил телегу из бог знает какой по счёту балки и устало присел возле одинокой опоры заброшенной линии телеграфа. Солнце уже заходило за горизонт, озаряя золотую степь рубиновым светом. Вдали щипал высохшую траву стреноженный жеребёнок. Колея, накатанная тракторами, извивалась между скирдами соломы и, казалось, что она не заканчивается и идёт прямо на небо, к багровому диску Солнца. Который день любуюсь степным закатом и не могу оторвать глаз, каждый раз как будто впервые видишь, завораживает, наполняет душу необъяснимым чувством, к которому примешивается тревога за будущее. Огромный волк Сколль вот-вот настигнет очередную жертву, неужели всё напрасно, неужели у нас не осталось шансов? На короткий миг я погрузился в дрёму, в то редкое состояние меду сном и явью.

Мир моргнул, подернулся поволокой и краски поблекли. В лучах заходящего солнца ко мне шёл очень странный человек. Из верхней одежды — тегеляй, на который накинута кольчуга из плоских колец — байдана. Широкие шаровары заправлены в дорогие, выделанные из сафьяна сапоги, отороченные узором, за пояс заткнут боевой топор с длинной ручкой. За спиной круглый щит.

Меня охватило оцепенение, при этом я отчетливо рассмотрел жесткое, волевое лицо, словно вырубленное из камня, чем-то похожее на бюсты русских первопроходцев. Из-под его остроконечного шлема рассыпались кудри соломенного цвета. Взгляд его выцветших глаз пробирал до костей. Воин замер на мгновенье, а после махнул рукой, приглашая следовать за ним.

Он что, показывает дорогу? Дураку ясно! Вскочил, побежал. Хотел догнать, хотел спросить кто он. Хотел объяснить, зачем мне нужен клад, но не смог. Как я не ускорялся, подернутая маревом фигура всегда находилась в сотне метрах впереди. Шли долго. Стемнело. Взошла Луна, проводник мой стал полупрозрачный, словно сотканный из шёлка. Зайдя на очередной холм, воин остановился. Он дождался меня, после пристально смотрел в глаза, словно выискивая какой-то ответ, и начал таять, истончаться, но прежде, чем совсем исчезнуть, указал рукой в сторону чернеющего провала…