— Лакомки, — попрекнула их Ки.

Огромные кони аккуратно взяли яблоки с ее ладоней, схрумкали их и вновь взялись за траву. Ки вытерла руки о штаны и полезла в посудный ящик за кружкой.

Посудный ящик был приторочен сбоку фургона, рядом с бочонком для воды. Идея принадлежала Свену, не желавшему все время лазить в тесную кабинку и назад. Он терпеть не мог есть внутри, предпочитая обочину дороги в качестве обеденного стола. Ки с ним не спорила — ей было все равно… Откинув резную крышку, она вытащила одну кружку, одну неглубокую деревянную миску и еще деревянную ложку. Тоже одну. Остальное снова исчезло под крышкой.

Ки молча потягивала чай, ожидая, пока сварится мясо, и заодно обдумывая свой завтрашний путь. Ей не очень-то нравился ее нынешний подряд. Ей не нравился ни груз, ни заказчик, ни то, что предстояло ехать по незнакомой дороге, причем в крайне неподходящее время года. Здесь, на равнине, лето шло на убыль, а перед Ки лежал путь через холмы, где властвовала уже самая настоящая осень, и потом еще в горы, где и вовсе толком никогда не прекращалась зима. Ки нахмурилась. Свела же ее нелегкая с этим Ризусом. Ему, прах его побери, почему-то понадобилось предложить ей кучу денег за эту поездку да еще заявить — когда, мол, доставишь, тогда и ладно, не к спеху. Ки, помнится, сразу подумала о гораздо более удобном перевале Носильщиков, расположенном в какой-то неделе пути к югу. Ки полагала, что изрядный крюк, тем не менее, обернется выигрышем во времени. Но тут Ризус уперся. Он боялся, что на той дороге кто-нибудь выследит ее с грузом, и настоял на том, чтобы она ехала через перевал Две Сестры. Пусть это был непонятный каприз, но Ризус предложил за его исполнение дополнительную плату. Причем такую, что Ки решила пренебречь доводами здравого смысла. Ладно, завтра она будет в предгорьях. А к вечеру, если повезет, — на самом пороге перевала. Ки со вздохом подняла глаза и посмотрела на хребет, громоздившийся на горизонте. Неясная зубчатая тень, заслонявшая звезды…

Ки быстро съела тушеное мясо, не дожидаясь, пока оно остынет у нее в миске. Начисто вытерла хлебом миску и котелок и отправила хлеб в рот. Допила чай и выплеснула чаинки в огонь. Потом с привычной аккуратностью убрала всю посуду на место. Обошла фургон кругом, проверяя, в каком состоянии колеса и утварь. В кузове фургона лежали мешки из грубой ткани, полные соли. Один из верхних мешков был, видимо, с дыркой — наружу высыпалось немного розоватого порошка. Ки еще посмотрела, как там ее кони, и полезла в кабинку.

Она держала в руке свечу, и тени, заполонившие кабинку, попрятались под кровать. Ки закрыла за собой узкую дверку и посмотрела в крохотное окошко. Оно выходило в другую сторону от дороги; в нем ничего не было видно, кроме ночного неба. Ки села на пол и устало стянула с ног исцарапанные кожаные башмаки. Потерла глаза, почесала шею под волосами, все еще связанными в траурные узелки… Потом запустила палец в неприметную трещину в стенке фургона и вытащила небольшой деревянный гвоздь. Открылась потайная дверца, и Ки вынула то, что в действительности являлось ее грузом.

Маленький, почти невесомый кожаный мешочек лег ей на ладонь. Ки любовно подбросила его на руке, и содержимое забренчало. Ки распустила завязки и перевернула мешочек. На ладонь выкатились огненные искры: три синих, красная, две большие прозрачные. Вот за что Ризус заплатил ей такую уйму денег.

— Слишком многие знают, чего я здесь понакупил, — доверительно сообщил он ей. Глаза его при этом знай обшаривали стены маленькой гостиничной комнаты, где он остановился. Он как раз наливал Ки вина, но руки тряслись, и вино выплеснулось через край. — Я знаю, что за мной следят. Я слышу по ночам, как кто-то ходит за дверью. Я придвигаю к двери стол… и все равно не могу спать. Они перережут мне горло!.. Ограбят!.. А что подумают обо мне дома, если я вернусь с пустыми руками? После стольких-то лет торговли и странствий!.. И зачем только я купил эти проклятущие камни!.. Но, с другой стороны, когда еще подвернутся такие прекрасные самоцветы, да к тому же так дешево?.. Никогда еще у меня не было столь дивных камней… чистых, безупречных… Подумать только, какие деньги я выручу за них в Диблуне!

— Сперва надо их еще доставить туда, — заметила Ки.

У нее не было ни малейшего желания выслушивать его кудахтанье. Пусть переходит, наконец, к делу — или она пойдет искать заработка где-нибудь в другом месте. До сих пор ею двигала в основном жалость: Ризус случайно встретил ее на улице и так трогательно обрадовался знакомому лицу. Город же, где все это происходило, назывался соответственно — Сброд.

— Об этом не беспокойся — я такой план придумал! — гордо улыбнулся Ризус. Наклонился к ней через столик и перешел на шепот: — Я отправлю отсюда в Диблун троих нарочных — юнцов на быстрых конях, без поклажи, но вооруженных. И тебя. Но ты выедешь несколькими днями попозже, причем после того, как мы с тобой шумно разругаемся в нижней комнате за обедом… Понимаешь, к чему я клоню?

Ки медленно кивнула, но брови над настороженными зелеными глазами сдвинулись в одну черту:

— А что те молодые всадники? Их-то ты предупредишь, что они, может, жизнью заплатят за эту твою маленькую хитрость?

— Даже и не намекну. — Ризус красноречиво пожал плечами. — Они тоже повезут кое-что, хотя и несравнимо менее ценное. Знаешь ли, умный человек всегда может подыскать молодцов, для которых такая опасность — что пряная приправа. Так что тут никаких сложностей. К тому же им будет заплачено вперед… на всякий случай… Нет, Ки, главным моим посыльным будешь ты. Именно ты провезешь мои драгоценности через перевал. Кому придет в голову, что ради крохотного узелка снарядили громадный фургон? Особенно если мы нагрузим тебя мешками с солью для продажи по ту сторону гор?..

Ки молча смотрела в его маленькие, близко посаженные голубые глаза. Круглые, как у поросенка, подумалось ей, и прямо-таки погребенные в обширных бледных щеках. У Ризуса было массивное бочонкообразное тело на неправдоподобно тощих ногах. Тем не менее, он упорно одевался так, как одевались в этом городе состоятельные юнцы — вычурно и безвкусно. Его короткий алый плащ