выступая на сборах высшего командного состава центральной группы войск (сентябрь 1945 г.), маршал Конев сказал, что, как показал опыт Будапешта, бои с противником, окруженным в городе и засевшим в каменных постройках и бетоне, как правило, носят длительный и упорный характер. Силезский же промышленный район представляет собой сплошной огромный город заводов и промышленных предприятий, занимающий площадь 40x60 км. Развивая свою мысль, маршал Конев продолжал: «Бывают на войне положения, когда представляются возможности эффективного завершения, с точки зрения фронта, той или иной операции, но это может не соответствовать общим интересам. Есть высшие государственные интересы, и они в данном случае продиктовали соответствующее решение операции»[7] .

Действительно, борьба с группировкой противника в насыщенном прочными бетонными постройками промышленном районе могла бы затянуться на длительное время и привела бы к потерям в рядах штурмующих и разрушениям важного в экономическом отношении района. Однако решение не препятствовать войскам противника в их выходе из Силезии было принято не сразу. 26 января командующий 3-й гв. танковой армии писал командиру 7-го гв. танкового корпуса: «Мой начальник, как и я, не находит слов для возмущения таким топтанием. Как будто мы специально даем противнику время на эвакуацию Силезского промышленного района и на организацию обороны. Надо понимать, что в лесу колонной не воюют. У нас получается всегда хорошо, когда мы не встречаем никакого сопротивления, а как только перед нами незначительные силы противника, останавливаемся на месте. Последние два дня я Вас не узнаю. Необходимо как можно быстрее сманеврировать на Граумандсдорф и далее на Гросс-Рауден. По лесу просто вести прочесывание и тщательную разведку, чтобы не оставить танковую засаду противника, который может потом ударить во фланг и тыл… Имейте в виду, что, если мы сегодня не овладеем Рыбник, вся наша предыдущая работа пойдет насмарку»[8] . Справедливости ради следует отметить, что корпусам армии Рыбалко вследствие резкого поворота на юг пришлось действовать с растянутыми тылами. Среднесуточный пробег грузовика, подвозившего боеприпасы и горючее частям 3-й гв. армии, составлял 180–200 км.

Тем временем противник все чаще подумывал об отходе. 25 января командующий 17-й армии генерал пехоты Фридрих Шульц первый раз обратился к командованию группы армий с предложением отвести войска из Силезского промышленного района. 26 января Шульц повторил свое предложение и подкрепил его дополнительными аргументами: «Отсутствие разрешения на отход будет означать аннигиляцию сил, противостоящих противнику. Мы не только потеряем промышленный район, который не может далее удерживаться, но и особо ценные дивизии»[9] . Командующий 17-й армией также напомнил о возможных последствиях: «В результате потери войск образуется большая брешь, которую нельзя будет запечатать».

Однако немецкое командование все еще надеялось исправить ситуацию. 26 января в район Рыбника начали прибывать первые части 8-й танковой дивизии. Сосредоточение 8-й танковой дивизии на правом фланге 3-й гв. танковой армии и 20-й танковой дивизии – на левом фланге. Фланговые удары двух танковых соединений должны были предотвратить дальнейшее продвижение советских танковых частей. Одновременно на поле сражения появилась дивизия, призванная сдержать продвижение 3-й гв. танковой армии на юг с фронта. Ранним утром 26 января в Рыбнике начали выгрузку подразделения 1-й лыжно-егерской дивизии. Несмотря на своеобразное название этого соединения, она представляла собой пехотную дивизию двухполкового состава, по три батальона в полку. Особенностью вооружения дивизии были трофейные танки Т-34, присутствовавшие в количествах, больших, чем в любом другом соединении на Восточном фронте. На 30 декабря 1944 г. в 1-й лыжно-егерской дивизии насчитывалось 9 боеготовых танков Т-34 и еще 19 в краткосрочном ремонте. «Тридцатьчетверки» входили в состав так называемого тяжелого лыжного батальона, объединявшего буксируемые противотанковые пушки, самоходные зенитные и тяжелые пехотные орудия. Помимо этого, в лыжно-егерской дивизии были 9 САУ «Штурмгешюц».

После прибытия в район Рыбника 8-я танковая дивизия и 1-я лыжно-егерская дивизии пытались сомкнуть фланги и восстановить сплошной фронт. Части 7-го гв. танкового корпуса достигли Рыбника лишь к утру 27 января и завязали уличные бои. 9-й мехкорпус за 26 января продвижения не имел, ведя с противником бой на занятых позициях. 27 января 9-й механизированный корпус занял узел дорог Николаи.

Коридор для выхода из Силезского промышленного района на юг все еще оставался. Генерал Шульц вновь обратился к генерал-полковнику Шернеру с предложением отвести войска. Командующий группой армий на свой страх и риск санкционировал отступление в ночь на 28 января. После этого Шернер позвонил в штаб-квартиру Гитлера и сообщил о принятом решении. Однако вместо ожидаемого взрыва Шернер услышал на другом конце провода голос сломанного усталого человека: «Да, Шернер, если Вы так думаете. Вы все правильно сделали». В свою очередь командующим 1-го Украинского фронта было принято решение выпустить противника из Силезского промышленного района. Поэтому войска 3-й гв. танковой армии получили ограниченные задачи. С 28 до 31 января войска Рыбалко уничтожали отдельные группы противника в районах Рыбник и Николаи. Далее силами 9-го мехкорпуса и частью сил 6-го гв. танкового корпуса содействовали, во исполнение приказа Военного Совета 1-го Украинского фронта, выходу на Одер войск 59-й и 60-й армий.

К 29 января весь Силезский промышленный район был очищен от немецких войск. В процессе отхода части армии Шульца потеряли большую часть тяжелого вооружения. К исходу 30 января 59-я армия вышла к Одеру и захватила плацдарм. 60-я армия развернулась фронтом на юг. Один из старейших промышленных районов Германии был потерян. В Катовице трофеем советских войск стал завод, с которого вермахт получал большую часть знаменитых 88-мм зениток.

«Война проиграна» – такими словами начал министр вооружений Шпеер свой меморандум Гитлеру о значении потери Силезии, направленный в рейхсканцелярию 30 января, в день 12-летия прихода фюрера к власти. В меморандуме бесстрастно объяснилось почему. После массированных бомбежек Рура силезские шахты начали поставлять 60 процентов немецкого угля. Для железных дорог, электростанций и заводов остался двухнедельный запас угля. Таким образом, сейчас, после потери Силезии, можно, по словам Шпеера, рассчитывать лишь на одну четвертую часть угля и одну шестую часть стали от того объема, который она производила в 1944 г. Подводя итог сказанному, Шпеер делал вывод: «После потери Верхней Силезии немецкая оборонная промышленность более не будет в состоянии хотя бы в какой-то степени … покрыть потребности фронта в боеприпасах, оружии и танках. В этом случае станет также невозможным компенсировать превосходство противника в технике за счет личной храбрости наших солдат». Это автоматически означало катастрофу в 1945-м. Однако эта информация осталась достоянием узкого круга лиц в высшем руководстве Германии. Справедливости ради нужно сказать, что часть ресурсов Силезии все же осталась