Николаю II и хоть сам Олег об этом никогда не узнал, но Савинкову было приятно, что студент-недоучка добился таких успехов в чужой стране, где ничего и никого у него не было, только Эдисон.

Азеф перекрестился, поморщился, прошептал: "прости Господи, и упокой её душу"; и отправился в документационный зал за документами к коменданту крепости.

Был час дня.

Обе пары с нетерпением ждали вечера.

Владимир Бурцев не спал всю ночь. Ему казалось, что всё сходится.

После того как Борис Савинков пристрелил Татарова за провокацию, стало очевидно, что Савинков перестреляет всех, кого заподозрит в работе на полицию. Если Савинков сам с полицией не сотрудничал. Бурцев не был в этом уверен. Как-то, как показалось Бурцеву, он проходил мимо кафе, и вот одном из кафе ему померещились фигуры Бориса Савинкова и сотрудника полиции Баккая.

«Только этого не хватало», — пронеслось в голове у Бурцева. Хотя, конечно, Борис Викторович часто ходил в театр, а там без полиции смысла нет — всё охранное отделение временами бегало в балет, и редко захаживало в оперу. Душа у Савинкова не чиста. И Татарова пристрелили зря. Бурцев периодами вскакивал с постели, ворочался с боку на бок, и не мог уснуть — в кране капала вода, раздражавшая Бурцева, и он вставал её выключать. Так минула ночь, и пришёл ясный, румяный рассвет, показавший, что жизнь постепенно налаживается, что будет суд, что больше ребят не пострадают от провокаторов. Ежу стало ясно, что Бориса Савинкова не тронут — в театры ходят князья, вероятно, родственники этого баринка, как называл не любивший сразу Савинкова Бурцев.

Ему нужен был кто-то пожирнее, чтобы у полиции раз и навсегда отшибить руки вешать ребят.

Слишком было много потерь. Итак, Владимир Бурцев вызвал Савинкова на встречу, и как-то зазвал Бориса Викторовича в кафе.

— В театр ходить изволили, — злобно прохрипел Бурцев, и Савинков не понял с чего такая злоба.

— А я Вас недавно видел с Баккаем, сотрудником полиции. — Бурцев был явно доволен собой, Борис Викторович на это покрутил у виска. И посмотрел в окно, за которым цвёл оглушительно-счастливый май.

В кафе, где сидели Савинков с Бурцевым, неожиданно вошла Оленька Петровская, которая буквально спасла кузена от допросов Бурцева, выведя, вернее выпроводив его на улицу.

— Александр Христофорович Вас заждался, — Оленька подмигнула Борису, и седла на другой столик, в другом конце кафе, чтобы Бурцев не имел возможности к ней подсесть — для этого нужно быть очень наглым человеком, и не бояться гнева официантов. Но Петровская верно угадала характер Бурцева, — он на это не решиться. Борис Викторович изысканно улыбнулся:

— Премного благодарен Александру Христофоровичу, извините, Владимир, мне пора, ждут. — Борис Викторович поцеловал Оленьке руку и вышел прочь из кафе. Петровская подозвала официанта, и села в другой конец зала. Бурцев проглотил этот джем, оглядев Петровскую, одетую с ног до головы роскошно — в красивое кремовое- платье и в маленькую шляпку. Неожиданно в кафе вошёл Александр Христофорович Бельский, и подсел к Петровской. Бурцев понял, что его развели, смачно выругался, и не заплатив официанту, резко бросив салфетки на стол, вышел вон.

Негодяй Савинков! Улизнул!

На Бурцеве был клетчатый костюм, который очень ему шёл, скрашивая нежность рыжей бородки. «Шерлок Холмс» русской революции чуял след. Бурцеву исполнилось 46 лет, он был худощав, хорош собой, носил пенсне. Его волосы еще не окрасились в седину, и имели красивый рыжий оттенок, выдававший в Бурцеве, скорей ирландца, чем русского.

Но ирландцем Бурцев не был.

От Савинкова Владимир Бурцев ничего так и не добился.

Неожиданно, к нему в редакцию пришёл сам Баккай. Бурцев открыл рот, и тут же закрыл его.

Баккай выглядел молодо, ему было 27–28 лет, и Владимир Бурцев смотрел в ясные глаза Баккая, удивляясь визиту. Баккай ошеломил Бурцева странным поведением.

— Добрый день, кажется, Вы — Владимир Бурцев. — Сказал он. — По убеждениям я — эсер, и служу в Департаменте Полиции. Хотелось бы быть полезным чем-нибудь

Прижатый к стенке, Борисом Савинковым и Владимиром Бурцевым, Евгений Азеф бежал.

Он бежал в Берлин к супруге, радуясь, что Борис Викторович не пустил на него собак.

Но Борис Савинков, договорившись с Баккаем и Путилиным, решил этого не делать — бумеранг найдёт жертву сам. И в самом деле, гораздо раньше чем сам Борис Викторович, Евгений Азеф умер в застенках Берлинской тюрьмы в 1918 году, куда попал по совершенно пустяковому делу — по ограблению какого-то магазина в целях добыть себе провиант.

А пока в этом, 1908 году, Борис Викторович Савинков, Александр Бельский и Ольга Петровская распивали шампанское, сидя в одном из кафе — речь шла о том, что на данный момент все благополучно окончилось.

Светило Солнце. Но после разоблачения Азефа награда нашла и Дмитрия Путилина: его ждал к себе на званный обед сам Александр Васильевич Герасимов, который за скромным ужином думал Дмитрия Николаевича наградить. Дмитрий Николаевич, вернувшись к Рае, радовал свою невесту тем, что, собираясь на важный ужин поправлял бабочку на костюме — как и положено. Убедившись в том, что бабочка сидит на своём месте, Рая, вздохнув подошла к Дмитрию Николаевичу известить его о божественном событии, которое его ждало:

— Дорогой, отправляясь на свой мальчишник, не забывай, что у нас через неделю свадьба.

И не откладывай нашу свадьбу теперь так надолго, а то моя маман больше не будет иметь возможности тебя простить.

Дмитрий Николаевич поцеловал Раю в щёку, и слегка покраснел: ему было стыдно за прошлое своё поведение, но делать было нечего — окольцевали. Была необходимость, или воля Бога жениться.

Путилин решил, что ж так тому и бывать, раз всё-таки эту свадьбу разрешили сами небеса.

Через неделю супруги Путилины присоединились к Савинковым, и, как они уже все шутили, к Бельским в Париж, где и принимали поздравления друзей с законным бракосочетанием.

Рая Путилина гордо взирала на своё роскошное обручальное кольцо, и была абсолютно счастлива и горда своим мужем.