Шрифт:
Закладка:
После праздника, уже в сумерках, отец отвез меня в центр города и разрешил побродить по главной улице среди прочей нечисти. Я не встретил ни одного хобгоблина, хотя один раз мне попыталась перебежать дорогу какая-то странная черная кошка. Я зашипел на нее по-кошачьи, и она, подняв дыбом хвост, сиганула от страха в кусты. Я зловеще усмехнулся: мои магические навыки все еще оставались при мне.
Глава 4
К вечеру вороны слетались на ночлег к голым, корявым дубам. Одна за одной они возвращались к гнездам — черные тени на фоне гаснущего неба. Я еще не оправился от похищения, был испуган, растерян и не доверял ни одной живой душе в этом лесу. Я скучал по дому, но проходили дни и недели, которые запомнились мне лишь строгим распорядком в поведении птиц. Они улетали и возвращались в гнездовье с завораживающим постоянством. К тому моменту, когда деревья сбросили листву и в небо уперлись их голые ветки, вороны стали мне почти родными. Я даже стал с нетерпением ожидать их вечернего возвращения — их грациозные силуэты на фоне зимнего неба стали частью моей новой жизни.
Племя фей и эльфов приняло меня в свою семью, я начал учиться правилам жизни в лесу и вскоре почти проникся любовью к своим новым друзьям. Кроме Крапинки, Игеля, Беки и Луковки их было семеро: три неразлучные девочки — Киви[8] и Бломма[9], веснушчатые блондинки, спокойные и уверенные в себе, и во всем им подражавшая болтушка Чевизори[10], которой на вид было не более пяти лет. Когда она улыбалась, ее белые молочные зубы сверкали как жемчужины, а когда хохотала, тонкие плечи тряслись. Если ей попадалось что-нибудь смешное или интересное, она начинала бегать, нарезая восьмерки по поляне, как большая летучая мышь.
Мальчиков, кроме нашего лидера Игеля и одиночки Беки, было четверо, и держались они по двое. Раньо и Дзандзаро[11] походили на сыновей бакалейщика-итальянца из нашего городка: кожа — оливковая, волосы — жесткие и курчавые. Они быстро вспыхивали во время ссор, но так же быстро остывали. Двое других — Смолах [12] и Лусхог[13] — вели себя как братья, хотя трудно было бы найти столь непохожих друг на друга созданий. Смолах был выше всех, кроме Беки. На любой задаче он сосредотачивался полностью и выполнял ее отрешенно и серьезно, как дрозд, который тащит из земли червяка. Его друг Лусхог, самый маленький из нас, то и дело убирал со лба непокорную прядь черных, как ночь, волос, похожую на мышиный хвост. Его глаза, голубые, как летнее небо, выдавали яростную преданность своим друзьям, даже если он пытался казаться безразличным.
Игель, самый старший из нас, был предводителем всей этой компании. Он и взял на себя обязанность познакомить меня с правилами жизни в лесу. Научил бить острогой рыбу и лягушек, собирать воду, скопившуюся за ночь в опавших листьях, отличать съедобные грибы от поганок, и тысяче других хитроумных штук, необходимых для выживания. Но даже самый лучший учитель не может передать опыт, который приобретается годами, поэтому первое время со мной приходилось нянчиться. Меня держали под постоянным присмотром как минимум двое, и лагерь покидать мне не разрешалось. Меня строго предупредили, что если я вдруг увижу людей, мне стоит спрятаться получше.
— Они тебя увидят и решат, что ты — черт, — как-то сказал мне Игель. — Тебя посадят в клетку или, того хуже, бросят в огонь, чтобы проверить свое предположение.
— И ты сгоришь, как лучина, — добавил Раньо.
— И от тебя не останется ничего, кроме струйки дыма, — вставил Дзандзаро, а Чевизори принялась кружиться вокруг костра, разыгрывая всю сцену в лицах.
Когда ударили первые морозы, часть подменышей отправилась «надело» и оперативно вернулась с охапкой украденных свитеров, курток и обуви. Оставшиеся дожидались их под оленьими шкурами, дрожа от холода.
— Ты самый младший, — сказал Игель, — потому тебе первому выбирать.
Смолах, стоявший над кучей одежды и обуви, кивнул мне. Я заметил, что сам он босой. Порывшись в кучке детских сандалий, парадных туфель, полотняных теннисок и разных башмаков без пары, я выбрал себе шикарные черно-белые ботинки со шнуровкой и дырочками, которые к тому же подходили мне по размеру.
— Нет, эти быстро натрут тебе ноги.
— Ну, тогда вон те, — сказал я, вытащив пару теннисных туфель. — Они тоже подойдут.
— Нет. Не подойдут, — Смолах помотал головой.
Он сам поковырялся в куче и выудил пару самых страшных башмаков, которые я когда-либо видел. Они были коричневого цвета, шнурки их выглядели как свернувшиеся змеи; кожа отчаянно заскрипела, когда он согнул подошвы ботинок. На носках сверкали стальные пластинки.
W Поверь мне, зимой эти башмачки тебе хорошо послужат, да и сносу им не будет.
Но они ведь мне малы!
— А ты забыл, что теперь можешь носить любой размер? — с лукавой усмешкой он залез в карман штанов и вытащил оттуда пару толстых шерстяных носков. — Я их стырил специально для тебя.
Все так и ахнули.
Мне выделили толстый свитер и непромокаемую куртку с капюшоном. Теперь мне были не страшны даже проливные дожди.
Когда ночи стали длиннее и холоднее, мы сменили травяные подстилки и тростниковые одеяла на шкуры и украденные у людей ковры. Спали все вместе, сбившись в тесный комок. Было уютно, несмотря на зловонное дыхание моих новых товарищей и неприятные запахи от их немытых тел. Возможно, букет сомнительных ароматов порождала смена рациона с изобильного летнего на скудный зимний, но, думаю, причина крылась в другом. Большая часть этих созданий так долго жила в лесу, что, утратив всякую надежду вернуться в человеческое сообщество и к тому же не испытывая подобного желания, вела себя подобно диким животным: они почти никогда не мылись и лишь изредка чистили зубы, ковыряясь в зубах веточкой. Свои гениталии вылизывают даже лисы, но не эльфы. Они, пожалуй, были самыми нечистоплотными обитателями леса.
Зимой вопрос пропитания встал особенно остро. Они вели себя как вороны: проворачивали свои грязные делишки большой компанией и были свободны от всяческих условностей. Я тоже хотел принять участие в общих поисках пищи, но меня всегда оставляли в лагере под неусыпным присмотром Беки (вот кому прозвище шло как нельзя лучше!) и его подружки Луковки,
