Шрифт:
Закладка:
— Сударь, защищайтесь. Сейчас я продырявлю то плохое, что в вас, к сожалению, есть, — сказал благородный и мужественный д’Артаньян.
— Ах, уже падаю, — пошутил я в ответ.
И мы скрестили оружие.
Много позднее, уже перед смертью, д’Артаньян оставил письмо для читателей романа «Три мушкетера», которое тут же куда-то исчезло. Он признавался, что самым искусным его противником — и к счастью на короткий срок, — был некий слесарь-водопроводчик Базиль Тихонович Аксенушкин и что он не встречал более ловкого фехтовальщика за всю свою жизнь.
Но вернемся к нашему поединку.
Д’Артаньян напал на меня точно молния. Но я подставил под удар шпаги свой славный напильник и услышал, как проскрежетало острие, тупясь о его ребристую поверхность. И так повторялось несколько раз. Д’Артаньян нападал на меня, а я подставлял под его шпагу напильник. Причем дядя Вася сидел на моем плече, даже не шелохнувшись. Горячая кровь ударила в голову моего будущего друга. Он бросался на меня, распаляясь от неудачи. И с каждым его выпадом острие тупилось все больше и больше.
Наконец я решил, что шпага стала достаточно безопасной, и при следующем ударе д’Артаньяна оставил грудь свою незащищенной.
Д’Артаньян издал победный возглас:
— Так умрите же недостатки, которые завелись в груди у этого несчастного!
Он сделал изящный выпад, по шпага только уперлась в мою грудь, изогнувшись, с густым струнным звуком. Она была безнадежно тупа.
Д’Артаньян понял, что проиграл поединок, отбросил бесполезную шпагу прочь и скрестил на груди руки в ожидании своей судьбы.
Я слышал, будто электромонтер Рафик Ваганян, из четвертой жилищной конторы, считающий д’Артаньяна армянином, утверждал, что славный мушкетер не знал, что такое поражение и с чем его едят. Но, как видите, Рафик все-таки ошибался. И его судьбу разделили многие читатели.
Правда, это было единственное поражение д’Артаньяна среди моря побед. И оно первое время портило ему настроение. Он нервничал, грубя гвардейцам кардинала, и даже впадал в меланхолию. Но позднее, когда мы познакомились ближе, д’Артаньян успокоился, поняв, что недостатков во мне нет и в сущности ему нечего было дырявить, и заметно повеселел.
А пока он стоял передо мной, стараясь сохранить свое ставшее впоследствии знаменитым достоинство, но, сказать между нами, вид у него был самый разнесчастный. Шутка ли, не успел начать самостоятельную жизнь, как — на тебе — поражение.
— Ну, а теперь можете петушиться сколько угодно! — сказал я, перебарывая в себе сочувствие, и, подняв с земли свой чемоданчик, зашагал прочь.
— Сударь! Ваше имя? — воскликнул д’Артаньян, показав тем самым умение достойно проигрывать.
Это прекрасное качество д’Артаньяна осталось неизвестным для читателей «Трех мушкетеров» потому, что писатель Дюма, как и Рафик, ничего не знал о единственном поражении своего героя. Поэтому я спешу порадовать многомиллионную армию поклонников д’Артаньяна новыми сведениями о их любимце.
Но вернемся к поединку.
Я назвался, и тогда д’Артаньян с горечью сказал себе:
— Ведь предупреждал меня отец: связывайся с кем угодно, только не со слесарем-водопроводчиком!
Это была четвертая заповедь д’Артаньяна-отца. До сих нор читателю были известны только три его заповеди. Увы, точно так же заблуждался и Дюма-отец. Теперь мне выпала честь довести до всеобщего сведения и заповедь четвертую.
А тогда я просто лукаво улыбнулся, радуясь тому, что урок пошел славному парню-дворянину на пользу, и, решив, что история обрела свои конец, спросил у кота, куда нам следовать дальше. Дядя Вася указал на Париж, и мы направились в столицу прекрасной Франции. И вот тогда-то, стоило нам повернуть за угол, подлый трактирщик и его слуги напали на обезоруженного д’Артаньяна. Об этом я узнал только через триста лет, читая роман «Три мушкетера». Сам д’Артаньян, видимо, очень стеснялся обидного избиения палками и потому скрывал от меня подлинный конец этой истории.
Таким образом, факт, приведенный мной, поможет читателям «Трех мушкетеров» увидеть события в городе Менге в истинном свете. Я же как мог отомстил за своего подло избитого друга: переснял рожу трактирщика с книжного рисунка, увеличил фото до натуральных размеров и дал гнусному человеку пощечину. К сожалению, он не принял мой вызов. Трусливо промолчал.
Пока мой будущий друг отлеживался с примочками в злосчастном трактире, я бодро шагал по дороге в Париж. Дядя Вася шествовал рядом со мной. Его гордо поднятый хвост распушился точно плюмаж мушкетера.
До французской столицы оставалось всего несколько лье, когда нас обогнала роскошная карета.
— Кучер, это он! — услышал я приятный женский голос.
Кучер проехал еще немного и остановил лошадей у обочины.
Я сделал вид, будто ничего не замечаю, и продолжал идти своей дорогой. Вот до кареты осталось два шага… один шаг. И тогда распахнулась дверца, и тот же мелодичный голос сказал:
— Садитесь, сударь!
Я забрался в карету, за мной прыгнул дядя Вася, и мы увидели красивую блондинку.
— Кучер, трогай! Они здесь, — сказала женщина.
И лошади так резво приняли с места, что я повалился на свободное сиденье, а дворца закрылась сама собой.
— Миледи, — представилась женщина, протягивая руку.
В ее миниатюрных пальчиках чувствовалась почти неженская сила.
Я в свою очередь назвал себя.
— О, слесарь?! Только подумать, я еще в жизни по видела живого слесаря-водопроводчика! А кот! Кот-то какой! — воскликнула миледи. — В моем замке как раз протекает кран и завелись мыши! Вы мне посланы самой судьбой!
— Почему-то стоит человеку увидеть слесаря и кота, как он тут же вспоминает, что у него протекает кран и есть мыши, — сказал я, признаться, немного обидевшись и за себя и за дядю Васю.
— Нет, нет! И вовсе не этим вы произвели на меня впечатление, вовсе не этим! — горячо возразила миледи. — Мне понравилось, как вы разделали под орех этого гасконского парня. Я видела все из окна своей кареты.
Я понял, что перед нами дьявол в юбке, как метко сказал о миледи наш друг Атос, он же граф де ля Фэр. Этой дамочке только и нужно, чтобы хорошие люди дрались между собой.
Миледи поняла, что ее раскусили, и добавила быстро:
— Я сказала неправду! Дело в том, что я влюбилась в вас по уши. А чтобы вы поверили мне, я теперь скажу вам все. Позавчера нас с Рошфором вызвал кардинал Ришелье и сказал
