Где еще, помимо «Башни», может быть «тоннель»? Этого девицы также не знали, но слышали, что во многих местах. Точнее сказать, во многих ночных клубах.

Какие отношения у девиц с Мопсиком и Ливерпулем? Тут у девиц возникла некоторая заминка с ответом. Можно сказать, что никаких особенных отношений нет. Так — что называется, от случая к случаю… К тому же Ливерпуль и Мопсик угощают девиц наркотиками. Сейчас в основном «тоннелем», раньше — всякими другими. Конечно, девицы не прочь были бы завести с ними и более основательные отношения. Одна — с Ливерпулем, другая — с Мопсиком. А почему бы и нет? И Ливерпуль, и Мопсик — ребята богатые. Верней сказать, богатые у них папа с мамой, но это без разницы. Но ни Мопсик, ни Ливерпуль, похоже, не рассматривают девиц в качестве серьезных партий. Хотя сами девицы на то очень надеются. Потому что где еще в нынешнее время найдешь состоятельных женихов?

Какое действие оказывает «тоннель»? Ну, как какое? Хорошее он оказывает действие. Никакой другой наркотик — ни анаша, ни героин, ни кокаин, ни всякая синтетика — такого действия не оказывает. А главное, для этого самого действия много «тоннеля» и не надобно. Так — две-три затяжки или укольчик. Да-да, «тоннель» можно курить, им же можно и колоться.

Откуда Ливерпуль и Мопсик добывают «тоннель»? Этого, опять же, девицы сказать не могут, потому что не знают. Правда, однажды Мопсик обмолвился, что поставляет наркотик какой-то Акробат, но Ливерпуль при этом цыкнул на Мопсика, и тот умолк. А сами девицы никакого Акробата не знают. Да и знать не желают. Им бы курнуть разочек этого самого «тоннеля», а больше им ничего и не нужно. Нет-нет, никакие они не наркоманки, они прекрасно понимают, что наркотики — это зло, а потому они и употребляют тот же «тоннель» лишь изредка, большей частью для того, чтобы развлечься. Потому что для чего же тогда ходить в ночные клубы, если там не развлекаться?

— Ну, вот и чудно, — подытожил разговор Мешалкин. — Теперь, красавицы, я вас отпускаю — как и обещал. Но только вот что. Никому о нашем разговоре ни слова! Иначе опять придется посадить вас в клетку к тому самому маньяку.

— А он и вправду маньяк? — испуганно спросила одна из девиц.

— Самый настоящий! — серьезным тоном подтвердил Мешалкин. — Так что никому и ничего!

— И Ливерпулю с Мопсиком? — спросила вторая девица.

— И им тоже, — назидательно произнес Мешалкин.

— А если они будут спрашивать?

— Ну, тогда вы им скажите, что вы нам сказали, что ничего не знаете, — витиевато посоветовал девицам Лосенок. — Они от вас и отстанут.

— Ага, ага! — закивали сразу обе девицы.

— Ступайте! — велел им Мешалкин.

— Ну что, примемся за граждан Ливерпуля и Мопсика? — спросил Герасимов, когда за девицами закрылась дверь.

— Примемся, — вздохнул Мешалкин. — А куда нам деваться?

* * *

Первым допрашивали Ливерпуля. Здесь надо сказать, что ни его, ни Мопсика не помещали в комнату для задержанных. И не потому, что оперативники проявили к ним сострадание, а просто, чтобы мажоры ни о чем не сговорились с девицами. То есть чтобы они не проинструктировали их, как себя вести на допросе и что говорить. Поэтому Ливерпуля и Мопсика просто отвели в отдельный пустой кабинет, сняли с них наручники, велели сидеть тихо во избежание неприятностей и заперли кабинет на замок. Ни телефона, ни каких-либо других способов связи в кабинете не было, так что связаться с окрестным миром Ливерпуль и Мопсик не могли. Не было у них возможности докричаться и через окно, так как оно выходило в глухой внутренний двор, огороженный высокой стеной. И тут уж хоть кричи, хоть не кричи — все равно не докричишься.

Поначалу, конечно, Ливерпуль вел себя вызывающе, демонстрировал свою независимость и то, что в определенных кругах называется крутизной, сулил оперативникам всяческие скорые и неминуемые несчастья и беды в их служебной карьере и личной жизни. Все три оперативника молча его слушали, страдальчески подперев подбородки кулаками.

— Ну что, выговорился? — спросил, наконец, Мешалкин. — Вернулся в действительность? Потолкуем по существу? Тем более что действительность твоя хреноватая. Можно даже сказать — безрадостная и бесперспективная. Потому как влип ты, парень, по самое по это. Ну, а коль влип, то и отвечать придется по полной программе. Ты, главное, уразумей, о чем я тебе толкую!

— Это куда же я влип? — с мрачной подозрительностью спросил Ливерпуль. — О чем это вы тут базарите?

— О «тоннеле» мы тут базарим, красивый ты наш! — пояснил Лосенок. — Вот в него-то ты и влип. Да так, что не видно для тебя света ни в конце тоннеля, ни в начале. Кранты тебе, парнишка. Крытая тюрьма! Несмотря на твоего богатого папашу и прочие подпорки и спасательные круги. Не спасет тебя твой папаша, ой, не спасет! И всякие прочие адвокаты тебе также не пригодятся. Четвертной тебе светит, как с куста! Ну, а что ты хотел? Торговля наркотиками — это, понимаешь ли… — Лосенок, произнося столь длинную и темпераментную речь, в конце концов выдохся и не договорил фразу до конца.

— О каком таком тоннеле идет речь? — буркнул Ливерпуль. — Что-то не понимаю я ваших намеков…

— Ну да? — в голосе Лосенка прозвучало просто-таки неподдельное изумление. — Неужто и вправду не понимаешь? Ай-ай-ай… Ай, как плохо, когда человек не понимает очевидных вещей! Плохо для этого человека — для кого же еще! Так и быть, дам дополнительные разъяснения. О наркотике я толкую под названием «тоннель»! О нем самом. И — о тебе. То есть о твоих полюбовных отношениях с этим самым «тоннелем»! Уразумел? Вот только не свисти, что ты первый раз слышишь это слово! Потому как имеются у нас неопровержимые доказательства! Ну, а коль они неопровержимые, то это для тебя — хуже не придумаешь. Крытая тюряга! Двадцать пять лет без всякого снисхождения!

— Ты вот что, красавец! — вступил в разговор Герасимов. — Ты вместо того, чтобы брыкаться и корчить из себя авторитета, лучше призадумайся. Расскажешь нам все, как оно есть, отпустим на свободу. А там — твой родимый папаша, адвокаты… В общем, полная свобода для маневра. Хоть весь облепись адвокатами, хоть ночуй с ними в одной постели. А вот пока ты у нас — тут тебе никакой свободы! Тут, понимаешь ли, игра по нашим правилам.

На этот раз Ливерпуль ничего не ответил — он размышлял. А потом сказал:

— Ну, «тоннель»…