Шрифт:
Закладка:
И почему-то я четко помню, что мне было очень стыдно. Хотелось скрыть, что денег нет, изображая беззаботность. И как-то особенно обидно было замечать у одноклассников новые портфели, сапоги и кофты.
Меня это триггерило. Слово такое модное – триггер. В переводе означает: цепляло, било по мозолькам.
Помню, что было самое начало февраля.
Я смотрела в окно на угрюмую бесснежную мглу и чистила картошку.
Почистила девять картофелин. По три на каждый рот. И поставила варить.
И тут…
Я импульсивно решила пересчитать оставшуюся картошку. Чтобы понять, сколько времени у нас на неголод.
И пересчитала.
Получилось что-то около трехсот картофелин.
Если есть только картошку каждый день, то хватит на целый месяц. А если есть не по три, а по две картошки, то на два. А если есть не каждый день…
Меня это успокоило. Два-три месяца гарантированно есть, что есть.
Это хорошо. Это время, за которое что-то непременно изменится к лучшему.
Обстоятельства. Или я.
В ту ночь я заснула легко и крепко.
Дальше я стала думать.
Мне пятнадцать. Кто может взять меня на работу? Неофициально.
Помыть пол (я умею), принести что-то (я сильная), присмотреть за кем-то (я ответственная) или что-то в этом роде. Может, на рынке?
Маме говорить ничего не стала. Скажу, если найду подработку. А если не найду, зачем ее расстраивать?
Я стала искать. И пересчитывать дни в картошки.
Я была очень стеснительная девочка, сложно вступала во взрослую коммуникацию, плюс подростковые прыщи, щедро и хаотично заполонившие мое лицо, заставляли меня ходить, низко опустив голову.
Но картошки каждый день оставалось все меньше. И это заставляло меня стучать в палаточки на рынке и спрашивать:
– А вам не нужны помощники?
Когда картошек осталось чуть меньше двух сотен, я нашла тетю Клару. Она работала на Домодедовском рынке, торговала конфетами. Не самый ходовой, но веселый товар.
У тети Клары был роман с грузином, который торговал овощами на другом конце рынка.
Тетя Клара бегала на свидания, а меня оставляла дежурить вместо себя.
Платила конфетами и сезонными овощами от ухажера. В зарплату входило условие – хранить тайну. Если спрашивали про Клару, полагалось отвечать, что у нее крутит живот.
Клара обесценивала любовь до диареи, чтоб никто не догадался. Но рынок – это маленькая мафия, там ничего не скроешь, и, когда я на вопрос соседок отвечала про живот, все понимающе хмыкали и шутили, что живот ее болен гогиной (производное от ангины и Гоги).
Меня устраивало. Я сидела в теплой палаточке с обогревателем и делала уроки. С карамелькой за щекой. Домой приносила шоколад, зелень и иногда мясистые помидоры.
Сначала врала маме, что угостили.
Потом призналась.
Мама рыдала в голос: «Моя дочь – отличница, идет на красный диплом – на рынке! В грязи!»
– Почему в грязи? – защищала я чистоплотность тети Клары. – Там чисто и тепло.
Я проработала там сто картошек. Ой, то есть чуть меньше месяца. Потом мама нашла работу, а тетю Клару уволили за то, что она крутит хвостом, а конфеты не продает.
А еще мы с мамой поехали на дачу и рано посадили новую картошку. Потому что была ранняя весна.
А я еще, хоть и ненавижу возиться в земле, посадила грядочку с укропом.
Я очень благодарна тому опыту и мешку картошки.
Я так много поняла в свои пятнадцать.
Неопределенность пугает сильнее, чем голод.
Если я не могу изменить общую неопределенность, я могу создать прямо в ней островок определенности, например, посчитать свою картошку.
Картошка – это ресурс.
Плохая новость: он ограничен. Мешок, всего мешок.
Хорошая новость: он есть. Мешок! Целый мешок!
Можно учиться питаться меньше и реже – и растянуть свой мешок картошки на подольше.
А можно искать возможности дополнить мешок новой картошкой, превозмогая комплексы и обнаруживая в себе смелость, о которой раньше даже не подозревал.
Чем меньше картошки, тем ты смелее и находчивее. Тем яростнее ты решаешь проблемы, открывая себя для самого себя. Я и не подозревала, что я такая крутая, в относительной сытости это было неочевидно.
Когда совсем сложно, открывается второе дыхание и дополнительный ресурс. Я знаю это точно, я несколько раз проходила точку предельной паники и неподконтрольности ситуации.
Лучший в мире финансовый коуч – жареный петух.
И пустой мешок картошки.
И понимание, что ты можешь больше, чем кажется.
Двадцать лет прошло, а меня до сих пор успокаивает мысль о том, что внутри живет суперсила, просто ее нельзя использовать вхолостую.
Это как поливать грядку с укропом в дождь. Глупо же. И перелить можно. Лучше дождаться, когда земля засохнет – и полить благодарную почву. И наслаждаться тем, как воспрял укропчик.
А еще… Я ведь именно тогда научилась готовить. Стотыщмильонов блюд из картошки.
Вареная, жареная, тушеная, печеная, в мундире…
Потому что фишка в том, что назло любым обстоятельствам нужно уметь вкусно жить. Поджаристо, с маслицем сливочным, податливо обволакивающим шероховатую горячую картофелину, с укропчиком.
Кстати, тем летом был какой-то сильнейший ураган и катаклизм с заморозками летом. Мы боялись за урожай и за картошку. Но все обошлось.
И мой укроп выстоял и даже прическу не испортил. И был зелененький, веселый и лохматый, вопреки всем обстоятельствам.
Я, наверное, с тех пор по жизни и сама немножко укроп…
Сева и Мила переехали жить из города в село. С детьми и пожитками.
Они с момента появления детей мечтали об этом шаге: им обоим казалось, что земля – это надежность и сила. Она всегда прокормит и спасет.
А еще – природный простор, не заставленный коробками новостроек: бегай – не хочу.
Сева, эмигрировав в деревню, сразу устроился работать на молочно-товарную ферму пастухом, хотя до этого всю жизнь ходил в море.
Из моряков в пастухи – карьерный рост кардинальный, но Сева искренне радовался таким долгожданным переменам.
Он по жизни был очень упрямым и целеустремленным человеком, с крутым нравом и неоспоримым лидерством в семье. Поставил цель – сделал, без всяких-яких.
Через неделю Сева привел в семью телочку. Ну, в смысле корову.