– Какая же ты непонятливая, – покачал я головой. – Просто диву даюсь, что таких, как ты, берут в актрисы.

Инга ответила не сразу, и я сначала подумал, что ей можно хамить безнаказанно.

– Знаешь, дорогой мой тиче, – сказала она звонко. – Если у тебя не ладятся какие-то дела, то не надо срывать злость на малознакомом тебе человеке. Это дурной тон.

– Во! – Я вздернул кверху указательный палец. – Точно! Ты права! А потому надо познакомиться еще ближе.

– Особого смысла я в этом не вижу.

– Напрасно! Никто не научит тебя мгновенно разворачивать машину вокруг своей оси… Так я не понял, ты хочешь мороженного, или тебя высадить?

– А почему ты так со мной разговариваешь?

– Потому что я битый час учу тебя вождению, а ты по-прежнему не различаешь педали тормоза и сцепления, – откровенно хамил я.

– Останови машину! – крикнула Инга.

– Как же, сейчас! – закивал я. – Я тебя отпущу, а ты потом посеешь повсюду сплетни, что я бездарный педагог. Да Макаренко и Сухомлинский в сравнении со мной – младенцы памперсные! Ты лучше выгляни в окно и посмотри, не отвалилось ли правое переднее колесо – что-то нас в сторону стало уводить.

– Останови немедленно! – пискнула Инга и стукнула меня кулаком в плечо.

Это меня рассмешило, и я страшно захохотал, отчего машина стала вилять, как лыжник на трассе слалома. Беспрерывно подавая сигналы, я на большой скорости взлетел на подъем у кладбища, как бы между делом заметил, что на этом опасном участке каждый день водители насмерть бьются, с воем промчался по Приморской, отравляя курортный воздух выхлопами с повышенным содержанием СО, и, наконец, остановился у музея.

Инга притихла. Она съехала куда-то под "бардачок", отчего ее коленки оказались на уровне лица. Я коснулся ее щеки пальцами и нежно потрепал за кончик уха. Она мне понравилась еще больше.

– Ты сумасшедший? – доверительно спросила Инга.

– Я хочу с тобой переспать, – признался я.

– Наглец, – устало ответила Инга и открыла дверь.

– Постой! – Я тронул ее за плечо. – Еще одна просьба.

– А не много ли просьб на первый раз?

– Тебе это ничего не будет стоить, а мне приятно.

– Ну?

Если бы обиделась, то непременно бы ушла, умозаключил я. А раз не ушла, значит, мое предложение ей понравилось.

– Посиди в машине, а я загляну на минутку к своей давней подруге.

Инга шумно выдохнула, снова села рядом и с деланным интересом стала изучать ногти.

В самом деле, подумал я, выходя из машины, я веду себя как идиот. Во всем виновата Анна. Женщины вообще виноваты во всем. Мужчины – святые!

С этими мыслями я поднялся по ступеням к двери выставочного зала и подергал отполированную ручку. Дверь была заперта. Я взглянул на часы: четверть третьего. Все ясно. Тетя Шура ушла за пирожками.

– Ты хотел сводить меня в музей? – спросила Инга, когда я вернулся.

Я молчал. Мне хотелось выговориться. Мне очень не хватало друга.

– Видишь ли, к заведующей недавно подходил какой-то мужичок из Прибалтики, мной интересовался. Ну, Лебединская из добрых побуждений дала ему от ворот поворот. А я сейчас подумал, раз Кучер за сто баксов кому хочешь даст адреса местных коллекционеров, то зачем от этого эстонца прятаться. Правда?

– А ты коллекционер?

– Да как тебе сказать?.. Когда в школе учился, то выменял у друга за жвачку два полтинника пятьдесят третьего года.

– Какая интересная у тебя была школьная жизнь! – заметила Инга. – И в самодеятельном театре ты участвовал, и монеты менял.

– Это что! Вот познакомимся ближе, я тебе еще и не такое расскажу.

– А что ты сейчас хотел от этой Лебединской?

– Во-первых, чтобы подробно обрисовала мне этого эстонца – вдруг случайно встречу его на пляже или на рынке. А во-вторых, надо предупредить ее, чтобы смело дала мой адрес, если он снова к ней придет. Познакомлюсь, поговорю, узнаю, что ему от меня надо. Но Лебединская ушла в пирожковую. Она всегда ровно в два идет к кинотеатру за пирожками… Мороженного хочешь?

– Послушай, ты уже десятый раз спрашиваешь!

– Разве? А я и не заметил… Ну, раз не хочешь мороженного, поехали ко мне, покажу свою гостиницу. Кажется, в холодильнике пара бутылок шампанского валяется.

Я развернул машину, посигналил Валерке, начальнику спасательной станции – тот чуть авоську с бутылками не выронил, когда увидел меня на такой экзотической машине.

Инга опустила руку мне на плечо.

– Знаешь что, тиче? Не будем форсировать события. У меня сейчас нет времени ехать к тебе.

– Что значит – нет времени? Еще не прошел первый академический час!

– Уже прошел второй астрономический. Отвези меня, пожалуйста, на набережную, к "Прибою", где чешское пиво.

– Ты хочешь пива?

– Нет. Просто меня там давно ждут.

– Кто ждет?

– Да уймись ты! – прикрикнула Инга. – Столько вопросов! Я вовсе не обязана обо всем тебе рассказывать!

– Это тебе только так кажется! – отмахнулся я. – Учитель для тебя ближе мамы. Заруби это у себя на носу!

Я не стал давать кругаля и поехал на набережную через военный санаторий. В одном месте, правда, пришлось скакать по ступенькам, и Инга несильно ударилась темечком о потолок кабины.

– Господи, за какие грехи ты свел меня с этим человеком? – взмолилась Инга, потирая ушибленную голову.

Я выкатился к причалу, аккуратно объезжая обнаглевших курортников, которые млели на асфальте, как гамбургские сосиски на гриле.

– Останови! – сказала Инга. – Вон они! Подъезжать не надо. Лучше, чтобы нас не видели вместе.

Метрах в пятидесяти от нас пристроились на парапете с пивными кружками трое мужчин. Одного из них, с большим кофром, с проплешиной, но бородатого, в шортах, из которых торчали тонкие и волосатые ноги, я сразу окрестил Художником. Как в воду глядел.

– Это наш художник Эдик, – пояснила Инга. – Они ходили на выбор натуры.

– А рядом с ним кто? Мужчина или женщина?

– Сам ты женщина! Это режиссер Браз. Просто у него прическа