Сцепляю челюсти.

– Утро, дядя Соломон, – здороваюсь куда сдержаннее, стараясь спрятать отвращение.

Но не уверена, что у меня выходит. Впрочем, Соломон и близко не столь проницателен, как Шамиль. Он ничего не замечает, уверенный в своём превосходстве перед маленькой глупой девчонкой. Что я могу понимать? Такие, как он, с женщинами не считаются. А используют их в разных целях.

Пропускаю его в квартиру. Бандит проходит внутрь, озирается с явным отвращением. Но продолжает улыбаться. Отчего я чувствую тошноту. Не из-за него. А из-за своей наивности. Глупой давней влюблённости.

Почему пелена спала лишь сейчас, когда мне удалось сравнить его с другим? С Ямадаевым. И разница настолько ощутима, что я просто поражаюсь ей.

А ведь все эти годы я вспоминала его совсем в ином ореоле. Даже несмотря на то, что он кинул нас с мамой.

– Рад, что ты смогла подобраться к нему близко, – вещает важно, – даже не предполагал, что он это допустит. Шамиль ведь почти не общается ни с кем, кроме узкого круга лиц.

Соломон изучает вид из окна моей комнаты. Убогий и печальный. Серый, пасмурный.

А я ощущаю странный отклик в сердце. Будто внутри меня сквозь толщу асфальта пробивается зелёный росток. Желающий жить. Увидевший свет.

И на секунду мне вдруг становится очень хорошо. Благодаря мыслям о Хозяине. Моём хозяине…

– Почему я должна верить тебе? – выдаю резче, чем хотелось бы, обнажая свои эмоции. – Я требую доказательств, прежде чем что-то сделаю ради тебя.

Соломон медленно отрывается от созерцания окружающей меня нищеты и смотрит делано удивлённо.

– Ради меня? – усмехается. – Ради себя, Лисичка. Ведь это твоя семья пострадала от его рук. А я просто помогаю восстановить справедливость. Ради тебя.

Меня выворачивает наизнанку от этих слов. Хочется подойти и расцарапать его глумливую рожу. И в то же время то, как он это говорит. Его уверенность задевает и злит. А ещё очень пугает.

– Доказательства, дядя Соломон, – упрямо повторяю, смотря на него взглядом лисы, пойманной в капкан.

– Мне на слово ты ведь не поверишь, – печаль в его голосе звучит почти правдоподобно, – но, если окажешься в его загородном особняке, уверен, найдёшь подтверждение моим словам.

– Почему не скажешь сейчас? К чему мне рыскать по его дому?

– Лучше один раз увидеть, Лисичка. И я надеюсь, увиденное не собьёт тебя с цели. Потому что ты должна добыть для меня кое-какие документы.

Меня устраивало, когда Соломон стоял у окна. Только вот его – нет. Он подошёл ко мне вплотную. За спиной сервант, и я уже планировала совершить манёвр в сторону, как друг отца сжал мои плечи, вжимаясь в меня всем телом. В нос ударил парфюм с цитрусовыми нотками. И меня затошнило от его запаха. Сглотнула слюну, стараясь сдержать подступающую тошноту.

Запрокинув голову, смотрела на него. На его тонкие губы, светлую щетину, которая ему не шла. Убранные назад тонкие русые волосы. Он напоминал мечту Гитлера в её арийском воплощении.

– Запомни, Василиса, – наклоняется ко мне ниже, почти касаясь носом моего носа, и я задерживаю дыхание, сцепляя челюсти, готовая оскалиться, как злая собака, – Ямадаев – убийца. Опасный, расчётливый ублюдок, просчитывающий всё на десять шагов вперёд. Я вижу, что ты попала под его влияние. Уверена, что он не знает, кто ты? Уверена, что не играет с тобой?

Мне даже в голову не приходило, что Шамиль может быть в курсе, что я никакая не Алиса Спиридонова. Посудомойка с дурным характером. А отпрыск почившего криминального авторитета, Василиса Вишневская. И судя по намёкам Соломона, дочь его лютого врага.

Замерла, прокручивая в голове поведение Шамиля со мной.

От натуги пришлось до боли прикусить губу.

Да, давно очевидно, что порой Ямадаев не выносит меня. Не может находиться со мной в одном пространстве. Ему то ли убить меня хочется, то ли… что-то совсем иное. И в то же время бесится до дрожи оттого, что у него не получается меня контролировать. А я упрямо просачиваюсь через все его замки и клетки, продолжая влипать в неприятности.

Но ненависть? Её от него я не ощущала. Или не замечала.

Если Соломон прав, разве Ямадаев пошёл бы против своего делового партнёра, господина Вуйчика? Впрочем, о том, что за мысли рождаются в голове Хозяина, можно лишь догадываться. Я понятия не имела, что им руководит. Какая сила им движет.

Но нельзя исключать, что он ведёт свою игру, при этом зная, какие карты у меня в руках.

– Уверена, – твёрдо отвечаю, отрывая взгляд от созерцания пылинок на свету и встречаясь с голодным интересом друга моего отца.

Он так плотоядно пялился на мои губы, что находиться с ним в тесной комнатёнке вдруг стало страшно. И тот факт, что в детстве я сидела у него на коленях, вряд ли остановит мужчину.

– Только вот не могу сообразить, дядя Соломон, – остро вонзаюсь в него холодным взглядом дочки криминального авторитета, – раз вы считаете, что Ямадаев раскрыл меня, специально заявились в эту квартиру, чтобы он убедился в верности своих подозрений?

Во взгляде Соломона читается столь явное превосходство, что руки чешутся ему врезать.

– Я всё проверил, его людей тут нет. Пока.

– Если вы сообщили всё, что хотели, то вам пора, – резко заявляю.

Мой папа слишком рано умер, чтобы успеть привить мне хорошие манеры.

– Лисёнок, не будь такой колючей, – назидательно произносит, не выказывая желания убраться отсюда.

Его ладонь ложится на моё плечо, сжимая, словно проверяя прочность моих костей. И в то же время он наверняка считает этот жест лаской. Только для меня она грубая и неприятная.

Когда меня касается Шамиль, столп мурашек пробегает по коже, вызывая желание. А сейчас мне хочется сбросить руку Соломона, как оковы.

– Я развожусь, – на этом слове незваный гость напряжённо следит за моей реакцией, будто для меня его личная жизнь что-то значит, а я не могу взять в толк, к чему он мне это сообщает, – и способен подарить тебе совсем другую жизнь, нежели существование в этой каморке. Для Ямадаева ты лишь одна из многих. Он забудет тебя сразу, как воспользуется.

От его слов в моей голове случается ядерный взрыв. Намешанный на злости, детской обиде и дичайшем недоумении. Как он может мне говорить подобное?!

Он – человек, который рассказывал мне сказки в детстве, дарил подарки, пусть и неподходящие для девочки. Был другом не только отцу, но и мне. Как?!

Бурлившие эмоции слишком ярко отразились на моём лице.

– Вы мне в отцы годитесь, – напоминаю ему очевидное, задыхаясь от острого непонимания.

Вновь этот покровительственный взгляд, от которого меня воротит.

– Все мои любовницы твоего возраста, и поверь, я знаю, как удовлетворить женщину.