Шрифт:
Закладка:
Откинувшись назад и закрыв глаза, я пытаюсь подавить нахлынувший поток воспоминаний и, более чем, смешанные чувства, которые я испытываю по поводу того, что снова вижу Хендрикса.
Глава 4
Хендрикс
Семь лет и одиннадцать месяцев назад
Я глубоко вдыхаю, никотин попадает в мой кровоток и сразу же заставляет меня чувствовать себя немного спокойнее, менее взвинченным, чем несколько минут назад. Я должен был бы чувствовать себя лучше, выбравшись из адской дыры школы, в которой учился раньше, со всей этой военной чушью, но почему-то я раздражён больше, чем когда-либо.
— Можно мне закурить? — голос принадлежит парню моего возраста в сопровождении двух его друзей, которые присоединяются ко мне под трибунами у футбольного поля.
Я пожимаю плечами, протягивая пачку сигарет:
— Если ты хочешь.
— Это Брэндон, — говорит он. — Я Тейлор.
— Хендрикс, — отвечаю я.
— Ты сводный брат Эддисон Стоун, да? — спрашивает Тейлор, и я закатываю глаза.
— Да, — отвечаю я, вздыхая. — Повезло, блять, мне верно?
Брэндон смеётся:
— Она горячая штучка.
— Наверное, — говорю я небрежно, как будто ничего не заметил. Нужно быть слепым, чтобы не заметить этого. — Для заносчивой сучки, — добавляю я. Не знаю, зачем я добавляю эту часть. На самом деле она вовсе не была стервой по отношению ко мне. Она старалась быть милой, но она из тех людей, которые не понимают реальной жизни. Это я могу сказать о ней очень многое. Она избалованная хорошенькая девушка, которая получает всё, что хочет. Я ненавижу это, поэтому я ненавижу её.
Брэндон и Тейлор смеются, и благодаря этому и сигаретам я, по-видимому, мгновенно остываю. Они начинают болтать о сексуальных девушках в классе, о тех, кого они уже подцепили, и о тех, кого они хотят заполучить. Я отмахиваюсь от мыслей о своей новой сводной сестре и сосредотачиваюсь на том факте, что в старшей школе полно цыпочек, которые сексуальнее идеальной маленькой Эддисон Стоун.
* * *
Наши дни
Шлёп. Шлёп. Шлёп. Шлёп. Мои ноги снова и снова ударялись о тротуар, звук отбивал ритм, похожий на перкуссию, в тишине раннего утра. Сейчас половина четвёртого утра, и улицы пусты.
Я больше не сплю. Я не спал с тех пор, как попал в Афганистан. Вместо этого я бегу. Каждую ночь, в три часа ночи, как по часам. Если бы я смотрел на это с точки зрения безопасности, то это было бы глупо по целому ряду причин. Устанавливать такой постоянный распорядок дня, как этот, глупо. Это делает тебя уязвимым. Это считается поведением с высокой степенью риска.
Я не из тех, кто подвержен высокому риску, когда дело касается моей профессии. Я им не был, когда дело дошло до службы в морской пехоте. Я всегда оценивал риски, точно так же, как я делал, когда заходил в квартиру Эдди, отмечая точки входа и выхода и рассматривая потенциальные слабые места. Я очень бдителен, когда дело доходит до риска.
Теперь, вопреки здравому смыслу, я, кажется, не в состоянии удержаться от поисков этого. Можно подумать, было бы проще находиться в Нэшвилле, а не в Афганистане. Не нужно думать о том, что в тебя могут выстрелить или взорвать каждую минуту каждого грёбаного дня. За исключением того, что есть часть меня, какая-то извращённая, испорченная часть, которой не хватает выброса адреналина, острых ощущений от того, что я не знаю, будет ли следующий момент моим последним.
Итак, я бегаю в три часа ночи по маршрутам, которые, как я знаю, пустынны, по неподходящим районам города, в тёмных парках и под мостами, миля за милей рискованного поведения.
Неприемлемый риск. Это то, что я бы сказал кому-нибудь другому. Вот что я бы сказал Эдди. Я сижу за столиком напротив неё, читаю ей лекцию о том, что нужно больше есть и заботиться о себе, но я грёбаный лицемер, бегаю по ночам, практически бросая вызов кому-то наброситься на меня.
В поисках адреналина. Вовлекаясь в рискованное поведение.
Так сказал психиатр, тот, кто оценивал меня, когда я уволился из морской пехоты, женщина, которая поджала губы, глядя на меня, вероятно, собираясь сказать мне, что я сумасшедший, но им не позволено так говорить.
Я посмеялся над ней. Я редко прикасаюсь к алкоголю, не курю и не принимаю таблетки, как некоторые мои друзья, те, кто больше не может справляться с этим дерьмом.
— Конечно, леди, — сказал я. — Нет. Высокий риск — это бег, когда вы знаете, что миномётный снаряд уничтожил бегуна на том же маршруте месяцем ранее, — вот только я знал, что то, что она сказала, было правдой.
Поэтому я продолжаю бежать. Я пробегаю мимо затемнённых окон зданий, многоэтажных кондоминиумов и ресторанов, которые закрылись несколько часов назад. Это определённо не тот район, в котором я живу с тех пор, как вернулся сюда, квартира-дыра, которая представляет собой немногим больше комнаты с кроватью и горелкой, временное решение, пока я пытаюсь понять, какого чёрта я делаю в Нэшвилле.
Нэшвилл, штат Теннесси — последнее место, куда я когда-либо думал вернуться.
Эдди — последний человек, которого я когда-либо думал увидеть снова. Я был уверен, что покончил с ней. Теперь я посвятил себя работе на отца, которого презираю, и на девушку, в которую случайно влюбился шесть лет назад.
Та самая девушка, от которой я бежал изо всех сил, чтобы сбежать пять лет назад.
С глаз долой, из сердца вон. Я убедил себя, что, установив дистанцию между мной и Эдди, подавлю ту часть себя, которая болела за неё, но это, чёрт возьми, оказалось неправдой.
Восемь быстрых миль спустя я возвращаюсь в пентхаус Эддисон. Внутри пусто, если не считать швейцара, поднявшего взгляд от книги, которую читает:
— Хорошо пробежались, сэр?
— Чёрт возьми, не называй меня «сэр». Я, чёрт возьми, не офицер, — я перевожу дыхание, пока он лезет под свой стол и достаёт бутылку холодной воды, которую протягивает мне.
Швейцар кивает на одну из татуировок у меня на руке — Орел, Земной шар и Якорь:
— Морской пехотинец?
— Ага.
— Я служил во Вьетнаме, — говорит он. — Молодец. Ты теперь работаешь на мисс Стоун?
— Работаю, да, — смеюсь я, не говоря ему, что я её сводный брат. Наверное, я просто ещё один из её сотрудников.
Швейцар кивает и указывает на его бейджик с именем.
— Я Эдгар, — говорит он. — Если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать,
