добыл нам победу с помощью колдовства, с помощью темных сил. Я не приму его в Братство. И доверять ему не могу». Он очень устал, да и то сказать, битва выдалась тяжелая. Агравейн, я думаю, потом он извинится перед тобой.

Глядя на этих двух очень храбрых, умелых воинов, я напряженно размышлял. В каком-то смысле Верховный Король прав. Я не сделал ничего особенного. Ну, убивал саксов… правда, впадал при этом в боевое безумие, а светящийся меч действительно можно принять за колдовской. Бедивер же говорил, что никто не сражается одним мечом. В конце концов, какие у Артура доказательства, что я сражался за него? А какие здесь могут быть доказательства вообще? Я думал о Братстве, об Артуре. Он создал очень необычный отряд, и дело не в искусстве его воинов. Они связаны особыми отношениями, они относятся друг к другу как родичи, и они ставят честь превыше всего. Как я надеялся войти в их круг с помощью оружия? Это каким же дураком надо быть, чтобы надеяться войти в их ряды, размахивая мечом?

Я вспомнил сон, который видел в Камланне, и Артура в тени Королевы. Куда бы я ни повернулся, она всегда появлялась, как будто все тени были ее тенью. Она все еще властвовала над той моей частью, которая связана с ней узами крови, прошлыми обязательствами и настоящими моими стремлениями. Я не получу свободы, пока снова не встречусь с ней лицом к лицу, и либо освобожусь, либо окончательно попаду к ней в зависимость. Как я мог сказать Артуру: «Я свободен от Тьмы»? Тьма породила меня, Тьма меня сформировала. Да, однажды мне удалось вырваться, да и то не своими силами. Артур все это чувствовал, а я не мог изменить его мнение.

Сознание того, что провалилась еще одна моя попытка, оказалось мучительным. Возможно, мне и вправду следует уйти. Как сказал Артур, я легко смогу найти место в Британии у любого короля. Если бы я пошел к Уриену из Регеда…

Нет. Сюда меня привели, значит, я нужен здесь. Уйти — значит признать поражение, сдаться.

— Что будешь делать? — участливо спросил Бедивер.

— Пойду, схожу к лекарям.

Что толку болтаться без дела в пустых размышлениях? А рана, хотя и незначительная, все же требовала внимания.

Возле шатров я услышал странный звук, похожий на низкий гул, который издает пчелиный улей. Я остановился и вопросительно посмотрел на Агравейна, он так и шел за мной. Бедивер ушел искать Кея.

— Раненые, — небрежно ответил мой брат. — Сейчас тут уже потише, а поначалу… Лекаря, должно быть, совсем вымотались.

— Ты что, хочешь сказать, что они так и работают со вчерашней ночи?

— Самое главное они сделали. Сейчас им на смену пришли другие. С тяжелыми ранеными разобрались, теперь очередь ходячих. Потом проверят, как там те, которых осматривали еще ночью. Иногда сразу не решить, лечить или отрезать. Надо, чтобы прошло какое-то время. Безнадежных лечить не станут, другим забота нужнее. — Агравейн потупился. — Честно говоря, не люблю я здесь бывать, особенно сразу после битвы. Ты не возражаешь, если я пойду, займусь своими делами? Потом я найду тебя. — Он повернулся и поспешно ушел куда-то за шатры.

Внутри шатров не хватало места. Те, кого осмотрели, выбрались на улицу и теперь лежали на траве, как рыба на берегу после шторма. Лица серые, глаза потухшие или наоборот, слишком яркие, лихорадочные. Некоторые в бинтах, некоторые — нет. Кровь — привычное зрелище для любого охотника или воина, но это на охоте или на поле боя. А когда перед тобой лежит человек со вспоротым животом, это вовсе не то же самое, что олень, убитый ударом копья. Все здесь видится по-другому. Тяжело раненые лежали неподвижно, они стонали или бормотали — именно этот ужасный звук и создавал тот гул, который я слышал, подходя. Некоторые спали, а некоторые… уже умерли. Поодаль сидели те, кто получил менее тяжелые раны. Они негромко переговаривались. Пахло кровью, потом, рвотой, нечистотами, загнивающими ранами — таким особым запахом боли и беды. Пока пробирался через ряды раненых, я успел забыть, зачем пришел. Один из раненых узнал меня и замахал здоровой рукой. Это был воин из отряда Кея. Я подошел.

— Воды, — пробормотал он. — У тебя есть вода?

— Я ... я постараюсь принести тебе воды. — Еще несколько человек рядом встрепенулись и тоже начали просить пить. Первым моим желанием было сбежать отсюда. Я вспомнил, как остановил слугу с ведрами, и мне стало плохо.

Я вошел в шатер и некоторое время постоял, озираясь. Один из лекарей заметил меня. Он как раз заканчивал ампутацию.

— Что тебе надо? — резко спросил он.

— Ничего особенного. У меня ... только царапина. Я, наверное, сам справлюсь…

— Вот и молодец! — кивнул он. — Ну, теперь после того, как решил полечить себя сам, чего еще ты ждешь?

— Там люди снаружи… Они пить хотят.

— Там многим нужна вода, а здесь еще больше тех, кому нужна срочная помощь. Рук не хватает. Не видишь? — Лекарь был раздражен. — Слуги свалились, они, знаешь ли, не железные.

— Так, может быть, я помогу?

Он уставился на меня, разглядывая богатую одежду и меч с золотой рукоятью. Как-то нерешительно улыбнулся.

— Ты ведь воин? — не то утвердительно, не то вопросительно проговорил он. — Знаешь, как пользоваться ножом для пользы, а не для вреда?

— Не знаю, — честно ответил я, — но, если покажешь, наверное, научусь.

Он показал, и примерно до половины ночи я оставался в шатре. Мало кто из воинов знает о тех битвах, которые происходят в шатрах лекарей после того, как закончилось сражение. Ну, кроме тех, которые попадают сюда. Вот это настоящая битва, порой еще более ожесточенная и беспощадная, чем схватка в чистом поле. Искусство войны — сложное искусство, но искусство целителей сложнее. Хирургу, держащему нож, нужны знания, а еще нужны помощники хотя бы для того, чтобы просто держать раненого, да не просто держать, а так, чтобы не мешать лекарю. Нужно знать, как останавливать кровь, как накладывать повязки. Мать научила меня применять разные травы, и одна из ее книг описывала свойства растений, но я тогда не обратил особого внимания на советы по врачеванию. Я научился пользоваться мечом и ножом, но как-то не думал, что их можно использовать