Крупная, ширококостная и с лишним весом. Это была проблема большинства горожанок, имеющих слуг. Женщины мало двигались, а ели много, особенно в пост. Дуня давно заметила, что постная пища быстрее переваривается, и постоянно хочется что-то перекусить.

— Прасковьюшка, что-то ты одышливой стала, — попеняла хозяйке Соломония, после того как они все расселись на засыпанных подушками лавках и угостились настойками.

Дуню тоже угостили, только настойку разбавили водой.

— Права ты, Солонюшка, — вздохнула посадница и прижала мощные руки к объемной груди. — Вот тут часто давит и жжёт, а иногда дышать не могу. Каждый раз думаю, что настал мой час, но отлежусь и вроде бы ничего.

Дуня сочувственно посмотрела на женщину, но лезть с советами не стала, хотя картина была ясная.

— А вчера ко мне кумушки зачастили с россказнями, что мужа моего на потеху выставили, вот я и слегла.

Дуняша подскочила и низко поклонилась:

— Прошу прощения, боярыня, — покаянно произнесла она. — Не было в мыслях худого. Я даже заподозрить не могла, что шутливую снежную забаву так переиначат и во зло уважаемому посаднику обернут!

Соломония одобрительно посмотрела на Дуню и та, прижав руки к груди, жарко продолжила:

— Не ожидала я, что из детской забавы бессовестные людишки устроят гнусную провокацию.

— Вот как, — обронила хозяйка дома и показала Дуне, чтобы она садилась. — Много врагов у моего мужа, — медленно продолжила посадница, — бывало, грозились убить, а то и каверзы в делах подстраивали. На это Алексей Васильевич всегда знал, чем ответить, а сейчас все смеются… — женщина обращалась не к Дуне, а словно бы сама с собой говорила.

Соломония собралась что-то дипломатично ответить, поддержать, но Дуня чувствовала свою ответственность, и сама хотела исправить ситуацию. Это ж не только посадника высмеяли, а ещё её труд, её порыв подарить всем радость испоганили.

— Мне не довелось видеть Алексея Васильевича, — хмуря брови, начала она, — но я уверена, что он выдающийся человек!

У Прасковьи чуть дрогнули губы в признательной улыбке и пропал холод из глаз. Обрадованная положительной реакцией, Дуня воодушевилась:

— Это ж про безынициативного и боязливого человека особо нечего сказать. Его даже ругать противно.

— А мужа моего в радость ругать? — хмыкнула посадница.

— Так тем, кто занят делом, решает вопросы, придумывает улучшения для других, больше всех достаётся! — воскликнула Дуня. — И это замечательно.

— Дуняшка, чего же хорошего, если ругают? — постаралась придержать девочку Соломония.

— Что хорошего? Так я же говорю, это означает, что посадник берётся решать нужные всем задачи, а редко, когда угодишь каждому. Если весь город знает в лицо своего посадника, значит, честь ему и хвала, — Дуня подскочила и воодушевленно продолжила исправлять положение, размахивая для убедительности руками:

— Не сидит он дома, не прячется от забот и людей! А то, что подметили и высмеяли какие-то черты лица, то можно гордиться этим. Некоторых людей невозможно описать, настолько они невыразительны внешне и в делах.

Соломония взяла платочек и обмахивалась, чтобы не выдать своего отношения к благородному Алексею Васильевичу, коего вчера при Дуньке же обозвала мздоимцем. Но девчонка соловьем разливается и даже у неё возникли сомнения, не оговаривали ли этого прекрасного человека, денно и нощно заботящегося о людях.

— Как хорошо ты говоришь, — удивилась Прасковья, благодарно посматривая на гостью, — такая маленькая, но речь ведёшь складно.

Дуня обезоруживающе улыбнулась, а посадница вдруг спросила:

— А князь московский хорошо ли образован?

— Э-э, мне сложно оценить его знания, но бояре и простой люд его крепко уважают. Зато я могу сказать про Иван Иваныча. Мы с ним неплохо знакомы, и он часто удивлял меня умением рассуждать, любовью к новым знаниям и большой осведомленностью в разных делах.

— Княжичу десять уже? — спросила посадница.

— Да, — кивнула Дуня и добавила:

— Иван Васильевич собирался вскоре взять его в поход.

— Значит, не даёт спуску сыну, — одобрительно подытожила Прасковья и посмотрела на вбежавшую девушку.

— Ну что ж, гости дорогие, пойдемте-ка, я провожу вас к Алексею Васильевичу.

Посадница тяжело поднялась и, опираясь на руку ближней женщины её возраста, повела Соломонию с Дуней в большой зал. Дуня была рада покинуть хорошо протопленное помещение. Она, бабушка, да и сама хозяйка были тепло одеты. Но в коридоре оказалось довольно прохладно и накопленное тепло быстро выветрилось.

— Выстудили дом, — тут же проворчала посадница. — Муж задумал выровнять стены и закрыть их гобеленами, как в замках делают. Вот и снуют целыми днями работники, грязь разносят, да холод заходит.

Соломония понимающе покивала, поддерживая неспешный темп старой знакомой. Дуня с любопытством поглядывала по сторонам. Дом был каменным, и только длинные балконы-переходы, идущие по всей длине второго этажа, были деревянными. Дуня сразу представила, как здорово бы тут летом смотрелись ящики с петуниями, но до этих времен ещё пройдет не одно столетие.

— Дуняша, — обратилась к ней посадница, — ты мужа моего не бойся. За тебя Харитоша Пучинков просил, но и без его заступничества Ляксей тебя не обидел бы. Он ходил к стене посмотреть на вылепленную тобою фигуру и ему понравилось. Он даже сам посмеялся над важным видом снежного кабана. А то, что острословы всё извратили, то не беда!

— Спасибо, что не держишь обиды на меня, но я сама на себя сержусь.<br> Посадница покивала:

— Ты очень хорошо сказала про приметность моего мужа, и я передам твои слова сыну. Он похож на отца и сильно переживает из-за лица. Ему тоже досталось от злоязыких.

Дуня огорчённо качнула головой, и заметившая это посадница переглянулась с Соломонией. Та пожала плечами, показывая, что вот такая у неё внучка по дальней линии объявилась.

Перед выходом в большой зал Дуня оробела: уж больно она хорошо знала себя. Несмотря на разные чувства, если она увидит, что посадник действительно похож на свинтуса, то ей будет не отвести от него взгляда. Интересные и характерные лица — слабость любого художника, тем более её фишка переносить человеческие черты на мультипликационных животных.

Отец, Семён и старший Пучинков