и храмом Св. Софии. В православных школах, киевских и волынских, дозволено учить по-гречески и по-латыни и свободным наукам, но не далее диалектики и логики. Для раздела церквей между униатами и неунитами должны быть назначены особые комиссары.

На привилегию, выданную православным, со стороны латино-униатской партии последовала протестация, подписанная всеми присутствовавшими в Варшаве бискупами, а также некоторыми сановниками и послами (в числе 51 подписи). Подобная же протестация явилась потом и со стороны папского нунция. Эти протестации не имели юридического значения, то есть не могли уничтожить законную силу сеймовой конституции; но они вновь возбуждали религиозную вражду и, ослабляя уважение к новоизданному закону, подготовляли или заранее оправдывали неповиновение, могущее встретиться при его исполнении. И действительно, когда королевские комиссары начали свой объезд для распределения церквей между униатами и православными, то они встретили немалые затруднения своему делу, а иногда и открытое сопротивление. Нередко случалось, что жители, уже считавшиеся в унии, быв привлечены к ней угрозами и насилием, теперь при опросе их комиссией объявляли себя православными. Таким образом, в иных местах происходило массовое отпадение народа от унии и возвращение в православие. Разумеется, латино-униатские власти были тем крайне недовольны, обвиняли комиссаров в пристрастии и неправильном ведении дела, заносили свои протесты в судебные книги и даже прямо сопротивлялись отдаче церквей православным. Особенным фанатизмом отличился униатский холмский епископ Мефодий Терлецкий. В самом Холме он не соглашался уступить ни одной церкви; а когда комиссары велели сломать замки у храма Успения Пресв. Богородицы и передали его православным, Терлецкий отправился с толпой католиков и униатов и, в свою очередь, отнял храм обратно. Православные тогда хотели соорудить себе новую церковь; но едва началась постройка, как Мефодий силой захватил приготовленный материал и самое место, назначенное для церкви. Своими притеснениями он довел жителей Холма до того, что они почти все перешли в унию. Такими же средствами он действовал во всей своей епархии. С другой стороны, и среди православного духовенства также встречаются лица, действовавшие с не меньшей энергией и ревностью. Например, таков был луцкий писарь Семен Гулевич, избранный на кафедру Перемышльской епископии. По вышеприведенной сеймовой конституции, эта кафедра могла перейти к нему только после смерти униатского епископа Афанасия Крупецкого; а до того времени в его распоряжение назначены монастырь Св. Спаса и еще две обители с их имуществами. Не надеясь, чтобы Крупецкой добровольно уступил ему Спасский монастырь, Гулевич особыми призывными грамотами к известному дню собрал из своей епархии несколько тысяч православных. Толпа эта внезапно напала на монастырь, разрушила его ограду, завладела кельями и всем монастырским имуществом, разбила церковные двери и ввела в храм Гулевича, а запершегося там Крупецкого едва не убила.

Вообще постановленный сеймом раздел церквей между униатами и православными, вместо успокоения, вызвал жестокие столкновения и еще более обострил их отношения. Под давлением жалоб и криков, поднятых латино-униатской партией, сам король вынужден был изъявить свое неодобрение действиям комиссаров и некоторые отобранные в пользу православных церкви приказал возвратить униатам. Но он все еще не покидал мысли о примирении враждующих сторон и с этой целью в том же 1636 году возобновил проект, явившийся при Сигизмунде III: взаимными уступками привести униатов и православных к соглашению и соединить их в одну церковь под главенством собственного западнорусского патриарха. Кандидатом на эту патриаршую кафедру, очевидно, намечен был не кто другой, как киевский митрополит Петр Могила, который, как известно, в бытность свою печерским архимандритом благосклонно относился к идее примирения православия с унией. Но теперь, в сане митрополита, он убедился, что при таком внешнем примирении православная церковь в действительности будет порабощена папскому престолу. Поэтому, хотя он и не возражал открыто на проект короля, но принял все меры, чтобы из его паствы были выбраны самые ревностные православные в депутаты на предстоящий сейм (1637 г.), на котором должен был обсуждаться вопрос об учреждении западнорусского патриархата. В свою очередь, сейм этого вопроса не решил, и затея короля окончилась ничем. Тем не менее она дала повод некоторым врагам Петра Могилы, в особенности Исаие Копинскому, распустить клевету, будто киевский митрополит отпал от православия и подчинился римскому папе.

Еще до избрания Могилы на митрополию началось слияние его лаврского училища с Богоявленской братской школой. Теперь слияние это совершилось: новый митрополит окончательно перевел свой фундуш или записанные за училищем имения на братскую школу; причем испросил ей от короля разные привилегии и наименование ее коллегией. Наставники, получившие образование за границей, и преобладание латинского языка среди учебных предметов продолжали по временам волновать киевлян, опасавшихся за чистоту православия и подстрекаемых злонамеренными людьми. Но митрополит и его сотрудники своими речами и сочинениями умели рассеивать эти опасения. Киево-Могилянская коллегия скоро дала хорошие плоды; из нее вышел целый ряд ученых и писателей, получивших значение в истории не только южнорусского, но и всего русского просвещения. Она надолго послужила образцом среди средних и высших русских училищ.

Петр Могила согласился занять митрополичью кафедру с тем условием, чтобы за ним оставлена была Киево-Печерская архимандрия. Соединив таким образом в своих руках ведение ее имуществами с доходами митрополии, он широкой рукой употреблял эти средства на нужды южнорусской церкви, на свои просветительные учреждения и благолепие храмов. Кафедральный Киево-Софийский собор был возвращен от униатов в совершенно запущенном состоянии. В одной жалобе православных говорится, что наместник униатского митрополита (Садковский) ободрал оловянную кровлю и продал ее, а храм покрыл тресками (жердями), даже не соломой, которая не допускала бы течи и происходящего отсюда разрушения. Митрополит обновил собор, украсил живописью и вновь освятил. Он обновил и Выдубецкий монастырь, возвращенный православным в обмен на Гродненский (по сеймовой конституции 1635 г.); очистил от земли развалины Десятинной церкви и так далее. Вообще в митрополичьем сане Петр Могила продолжал все начинания, предпринятые им в качестве киево-печерского архимандрита. Между прочим, он много заботился о более исправном издании богослужебных книг и требовал, чтобы таковые прежде своего печатания представлялись на его рассмотрение и разрешение. Кроме неисправностей в рукописях и прежних изданиях, к этой мере побудило его также коварство иезуитов и униатов, которые стали издавать на польском и русском языках книги якобы православные, но заключавшие в себе католические, а иногда и протестантские примеси, вызывавшие соблазн среди православных. Например, в Женеве около того времени появилось на латинском и греческом языках сочинение, озаглавленное «Восточное исповедание православной веры» и ложно подписанное именем константинопольского патриарха Кирилла Лукариса. Это сочинение, написанное в духе кальвинского учения, произвело большую смуту на Востоке и повлекло