два приготовленных дедом черня для граблей, с заострёнными концами. Представив себе, как он упадёт прямо на них, Санька помертвел от страха и жалко выл:

— Вжэ не можу-у-у-у-у-у…

Ванька, растянувшись по чердаку, перехватил его за руки и шипел свистящим дискантом:

— Держись крепче! Держись, братишка, щас я тебя вытяну!

Санька примолк, и Ваня потихоньку-потихоньку подтянул его к лазу. Страх в глазах братанника сменялся восторгом от пережитого приключения. А тут снизу и Марина подоспела, перехватила шустрого племяша, на ходу погрозив сыну кулаком. Зато уж баба Аня, увидев настороженные кверху черенки, схватилась бежать, прятать злополучные недоделанные грабли. А уж потом, прихватив с бельевой верёвки полотенце, подступилась с воспитанием к внукам, щедро отмотав по непоследливым задницам сначала местному, а потом приезжему отпрыску. Проторённой дорогой пацаны кинулись за утешением к старенькому деду Ганьке. А баба Аня, сунув под язык какую-то таблетку, решительно пошагала в глубину огорода в поисках супруга, так некстати оставившего острые заготовки во дворе.

Дед Коля обкашивал на задах межу. Походка супруги ничего доброго не предвещала — уж свою Анну-то он знал! Он усерднее стал махать литовкой, скашивая пырей и полынь у забора. Разговор получился в одну сторону — Анна костерила Николая, а тот молча долбил травёнку, покорно принимая и про некрепкую лестницу, и про грабли, и даже про то, что под старость лет совсем пустоголовый стал. Поширкал оселком литовку, вытер кепкой лоб да дальше пошёл, глубоко вминая литые сапоги в мягкую пашню по краям межи.

Отгостив недельку, Наталья уехала домой, позвав родных в гости. Но скромные колхозные заработки не дали сбыться планам, да и сам колхоз вскоре благополучно помер.

А потом закрутилась перестроечная канитель. И привычный мир стремительно летел в тартарары. Вовсе забыли про зарплаты, судились за «детские» и какие-то компенсации. Медпункт давно закрыли, из всех лекарств в деревне были анальгин и цитрамон. К врачам не на что ездить, даже пенсию задерживали. Одна надежда была — свой огород, да животина в нём выручала.

А жизнь шла своим чередом. Дети росли, родители старились.

Маринка давно стала Мариной Николаевной, учила в школе начальные классы. Дома — муж, дети. Сын уже приписную комиссию — собрался в армию. Смиренно полёживали на местном погосте дед Ганя и баба Вера. Рядышком, в маленькой синей оградке. Дед Ганя на карточке, как живой, — в любимой шапке набекрень, а на казённом мраморном памятнике от военкомата светит всем красноармейская звезда, чтобы не забывали, откуда дед принёс деревянную ногу. Баба Вера в платочке, с затаённой улыбкой рядом — всё, как полагается: жили вместе и упокоились в один год. И место уютное — под черёмушкой, где весной и летом до хрипоты чирикают воробьи, а кукушка, будто и не видит памятников, щедро насчитывает года.

Николай и Анна, как и полагается, тоже потихоньку сдавали позиции: ушли на пенсию, сокращали количество живности в стайках. Маринин муж, Василий, хоть и толковый и расторопный, за двумя дворами не поспевал, ворчал, что пора подсократить тёщино поголовье коров.

Наташка с той поры, с девяностых, как уехала, так будто на другую планету улетела — ни разу к родителям больше не нарисовалась.

Вначале ещё звонила с переговорного, присылала открытки. Хвасталась, присылала фотографии сада, ягод и фруктов. Растила своих дочку и сына.

С годами письма от Наташки стали всё реже, а потом и вовсе исчезли. Появился сотовый телефон, сайт «Одноклассники», куда и перебрались сёстры для общения.

Маринка, правда, стала замечать, что в речах сестры всё чаще проскальзывали словечки про то, как плохо «там у вас» и как отлично устроилась она. А фотографии, которыми она стала буквально закидывать «бедных родственников», это подтверждали: усыпанные плодами деревья, сочные арбузы, груши, черешня, виноград. Даже скинула фотографию, как лопатами выгребают фруктовую паданку с земли за забор, чтобы животные съели.

— Маме с папкой не судьба сухофруктов прислать? Лучше свиньям, хохлуша ты наша, — черкнула она сестре.

— Це ж дорого! Проще вам на рынке купити! Дешевше вийде.

— Понятно, — усмехнулась сестра, досадуя, что вообще затеяла разговор и что сестра будто забыла русский язык.

Переписка постепенно сходила на нет. Речи у Наташки становились всё чуднее. По её мнению, Украина кормила русских-дармоедов, которые сплошь были пьяницы, тупые, безграмотные. И из-за них вот Украина не могла попасть в Европу!

В 2014 году, после того как Донбасс вознамерился было самоопределиться, по радио только и звучала неизвестная раньше никому «Горловка» и «Луганск», семейная компания и вовсе дала трещину: по Наташкиным словам получалось, что наши танки в её полях были закопаны! Маринка переживала молча, с родителями сестринским бредом не делилась. Но мать под Новый год решила первый раз позвонить дочке, услышать голос и поздравить. Разговор получился в одну сторону: мать пыталась возразить дочке, но не успевала. Только беспомощно хватала воздух губами да пыталась рукой поймать несуществующую подпорку рядом, потом, не отключив телефон, сползла на стул и бессильно опустила руку.

— Что там? Опять задуривает? — Маринка разозлилась не на шутку.

— Это, можа, не она? Не могла она так… родной матери? Можа, прихворнула чо да сображай потерялся? — растерянно бормотала Анна, оглядывая дом уставшим взглядом.

Она ли её родила? В этих ли стенах росла девка? Не было ответа. Черёмуха под окошком только сочувственно качала встрёпанной головой да всплескивала ветками.

Промелькнули, будто и не было, годочки. Недалеко от стариковской оградки на горе появился памятник сначала Николаю, потом Анне. Но самое обидное, что и Марина овдовела буквально через два года после ухода матери.

Дочка уже доучивалась в городе в институте, сын работал тоже в городе. Да подрастала двое внучат, которых сын с невесткой привозили к лету.

День крутилась Марина по дому, а вечером одолевала тоска. Никак уж не думала она, что в свои полвека с хвостиком станет вдовой. Горько было и оттого, что близких родных не осталось. Только память.

Сидя в доме, Марина достала старый фотоальбом, перевернула обложку и тут же увидела большую свадебную фотографию. Перевернула и прочла: «Дорогим маме, папе, деды и бабе, сестрёнке от нас. День свадьбы. Днепропетровск…»

Поглядев на портрет родителей на стене, покачала сокрушённо головой.

— Дорогие-то дорогие… А в гости так ни разичку больше не прилетела. В ранешное-то время можно было. Это щас не пойми чо. Кому скажи, что сестру почти потеряла — не поверят. Кого там Верный встречает? Свои вроде, ластится, — успокоилась, глядя в окно.

Привстав от стола, встретила у дверей почтальонку, Ульяну. — Здорово живёшь, Уля. С пенсией? Вот благодать: сиди