Шрифт:
Закладка:
С общего ли согласия южных и северных членов, когда и где был написан и выпущен катехизис тайного общества, ложно и преступно доказывающий, что существование царей в государствах противно Богу и естественному закону. Кто составлял сей катехизис и имеете ли вы список с оного?
Политический катехизис был составлен Никитою Муравьевым по собственному его преднамерению и, сколько мне известно, без предварительного сношения о том с другими членами. Сей катехизис, когда я его видел, не был еще кончен. Проезжая Тульчин с Луниным в 1820 году, Муравьев читал нам отрывки оного. Списка с оного не имел и не имею.
Намеривалось ли Южное общество при начатии открытых действий его выпустить две прокламации – одну к народу, а другую к войскам – и какого содержания?
Составление сих двух прокламаций входило во второе предположение, в 3-м пункте объясненное. Они написаны не были, и члены, то предположение сделавшие, говорили о них только то, что надо две прокламации выпустить в духе намерений общества. О содержании оных сказано и толковано не было.
Какого рода были те предложения, кои сделаны Северному обществу от Южного посредством вас, князя Сергея Волконского, Василия Давыдова и полковника Швейковского? Когда и какие получены были отзывы и почему вы утверждаете, что общества сии тотчас соединились между собой?
Я утверждал, что Северное и Южное общество составляют одно, потому что они оба суть продолжение Союза благоденствия, что в самой начальной переписке с Никитой Муравьевым мы себя признавали за одно общество, что оба округа имели твердое намерение не иначе действовать, как вместе, что когда я был в 1824 году в Петербурге, то от всех членов слышал, что никогда не считали иначе наши два округа, как отделения одного и того же общества, и что все северные члены, прибывавшие в южный округ, были всегда из Петербурга к нам адресованы как наши члены и точно так же наши были принимаемы. Полковнику Швейковскому, ездившему в Петербург, никакого поручения не было дано. Князь Сергей Волконский и Василий Давыдов ездили по своим делам и при сем случае имели поручение сообщить о происходящем у нас и осведомиться о происходящем у них. Отзывы, чрез них полученные, состояли в том, что у них дела идут своим чередом, что число членов по возможности умножается и что особенного происшествия никакого не случилось. Я ездил в Петербург по своим же делам, виделся с членами и имел с ними разговоры об обществе, о членах и преимущественно о необходимости решить окончательным образом все подробности цели, дабы перестать ходить в тумане. Разговаривали и опять разъехались.
Кто именно были те депутаты польских обществ, которые в 1824 году в Киеве заключили с Южным обществом условие о содействии в перевороте, с тем чтобы Польше уступлены были завоеванные у нее области, и кто употреблен был к сему договору со стороны общества?
В 1824 году сносился Бестужев-Рюмин преимущественно с Гродецким. Имел также разговоры с графом Хоткевичем и графом Олизаром. Условий не только в 1824, но и в 1825 году заключено не было, а происходили одни разговоры, ничего решительного в себе не заключавшие, как уже неоднократно объяснял. Об уступлении Польше завоеванных областей никогда упоминаемо не было, но о независимости Польши было глухо говорено. К тому же не мы в Польском обществе искали, но они в нашем.
Сверх наименованных вами членов польских обществ, кто еще известен вам из принадлежащих к оным лиц и по каким отношениям?
Все члены польского общества, которые мне известны или о которых я слыхал, суть следующие: князь Яблоновский и Гродецкой, с коими я имел переговоры от лица русского общества, генерал Княжевич, генерал Хлопицкий, полковник Тарновский, помещик Проскура, граф Хоткевич и граф Олизар, о коих мне говорил Бестужев-Рюмин, помещик Черновский, о коем слышал я от князя Волконского, граф Мощинский, о коем мне говорил князь Яблоновский, старик граф Потоцкий, живущий близ Бердичева в Белиловке, и шляхтич Рутковский, о коих заключил я из слов доктора Плесля, и, наконец, сам доктор Плесль.
В начале 1825 года Южное общество писало ли к директориату польских обществ, укоряя оный в недеятельности и требуя смерти цесаревича?
В 1824 году сношения с поляками происходили чрез Бестужева-Рюмина, он написал таковую бумагу и отдал ее князю Сергею Волконскому, прося его передать оную Гродецкому. Князь Волконский, прочитав сию бумагу и посоветовавшись с Василием Давыдовым, вместо того, чтобы отдать сию бумагу Гродецкому, представил оную директории Южного края. Директория истребила сию бумагу, прекратила сношения Бестужева с поляками и передала таковые мне и князю Волконскому. Таким образом сия бумага не дошла до поляков. Бестужев же объяснил, что его Гродецкий о том просил.
Кроме Бестужева-Рюмина были ли употребляемы вами для переговоров с польскими обществами доктор Плесль, шляхтич Рутковский, князь Сергей Волконской и некто Малиновский. В чем состояли сделанные им поручения, и какие получены чрез них отзывы?
Князь Сергей Волконский был назначен вместе со мною для переговоров с князем Яблоновским и Гродецким. Сверх того, виделся он в Бердичеве на ярмарке прошлого лета с графом Мощинским, который ему более ничего не сказал, как только то, что польское общество приобрело несколько членов в Минском полку, из числа офицеров-поляков. Граф Мощинский был назначен от польского общества, а полковник Швейковский от нашего для сношений о Литовском корпусе, дабы взаимно давать знать о приобретении членов в общество из офицеров Литовского корпуса. Сим единственно ограничивалось их поручение. Мы же в сем корпусе никого не имели. Шляхтич Рутковский, поверенный в делах графа Мечислава Потоцкого, живущий в Тульчине, никаких сношений не имел ни со мною, ни с кем другим из членов русского общества. С доктором Плесль я не имел прямых сношений от лица польского и русского обществ, но узнал от него, что члены, с коими я сии сношения имел в Киеве,
