— Угу, и многие так думают? — обвел всех глазами Тулле.

Промолчали ульверы. Кто плечами пожал, кто усмехнулся, кто головой покачал.

— Ты ведь злишься на Кая, — продолжил ведун. — Давно злишься, еще с Ящерицы. И вину за «Волчару» на его плечи перекладываешь, и за изгойство, и за остров, на котором он женился, а ты стрелу в задницу получил…

— Не в задницу, в бедро, — торопливо поправил его Стейн.

— Неважно. И, может быть, ты не так уж и неправ. Еще Кай хотел как-то уйти из хирда, так почему тебя он принять не хочет? И Альрик его выгонял, да не выгнал. Злит же, верно? И ты думаешь, что без Каевых безумств хирд станет лучше. Как прежде, когда мы ходили по знакомым островам и хватались за первую же работу.

— Да, всё так, — сузил глаза отступник. — Только Ящерицу я в укор ему не ставил, да и на острове за стрелу обиду не держал, там его вины не было. Не умирать же ему было под мечом Торкелева щенка? А вот когда он Вигге бороду отхватил… тогда всё наперекор и пошло. Хвит погиб, Ларс, Трюггве, и ты глаз потерял. А почему? Да потому что он не умеет наперед думать. Стоит ли Кай смерти Хвита? Хвит десятерых таких, как он, заменит. А после шестой руны Кай и вовсе осмелел. И я не понимаю, да, не понимаю, почему Альрик его еще не выгнал! Заступается за него, к конунгу пошел на верную смерть, хотя этот тварин сын устроил погром в Сторборге, убил рунного и признавать отказался. Да ведь из-за него теперь ты, Альрик, такой! Из-за него измененным становишься! И Тулле из-за него в Бездну одним глазом смотрит. Так зачем? Объясни мне.

Не выдержал Леофсун, вскочил с места и закричал:

— Ничего не попутал? Тут тебя судят, а не Кая! Ни винить ты должен, а оправдываться!

А мне уже интересно: чего еще думают обо мне ульверы? Я-то их всех братьями считаю, за любого в огонь кинусь, а они вон чего в сердцах таят.

Альрик медленно поднялся.

— Может, и мне глаз выковырять? Может, и я поумнее стану. Так ведь и не понял, в чем тут закавыка, пока ты не подсказал. Тулле, заканчивай разговор, поздно уже.

Тулле кивнул:

— Стейн, ты говорил про стаю, про единство, и что с другими воинами такого нет. Знай, что это и есть Каев дар. Он в бою нас опутывает особыми нитями да так прочно, что дернет рукой Эгиль, а ты чувствуешь, как нить натянулась. Как паук всегда знает, кто и где в его паутине запутался. Потому и слышишь спиной, потому и видишь без глаз. Без Кая не будет стаи, лишь горстка хирдманов, собравшихся вместе. И я тебя спрашиваю, готов ли ты вернуться в хирд, зная, что Кай тут будет всегда. И еще зная, что пока тебя Кай не простит, будешь биться наособицу, без стаи и без братского плеча. Если готов, то я согласен тебя принять.

Стейн мрачно зыркнул на меня. Буркнул:

— Готов.

— Добро пожаловать к ульверам, — ухмыльнулся Альрик и хлопнул Стейна по плечу.

Глава 8

Бом! Бом! Бом!

Костяная палочка била в бодран размеренно и туго. Гулкие волны прокатывались по всему становищу, или так мне только казалось. И взгляды других хирдманов прожигали мне спину.

— Ну как? — спросил Энок, колотя в бодран.

Я пожал плечами. Да никак.

Мы понимали, что выходить против драугров с человеком, который в любой миг может обернуться безумной тварью и изрубить тебя на куски, глупо. Безумцев хорошо бросать на передний край, где они не принесут вреда своим же. Недаром же берсеркеров редко берут в хирд, нанимают лишь на отдельные битвы. Но и оставлять хельта, славного воинскими умениями, к тому же хёвдинга, тоже никак нельзя.

Потому ребята отыскали где-то бодран и колотили в него по очереди с самого утра. А я как дурак стоял и слушал. Поначалу еще думал о сражении, о стае и подобной чепухе, а теперь вовсе перестал. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, и ждал рога, призыва к выходу.

Но Харальд не торопился. И Энок продолжал бить в бодран, чтобы призвать мой дар.

— В тот раз Тулле еще говорил чего-то, — вспомнил Дударь.

— И то верно! — обрадовался Энок. — Кай, слушай меня. Мимо идет мертвяк, сейчас ударит тебя мечом. А меч ржавый-ржавый, тупой-тупой…

— Как ты, — огрызнулся я.

— А еще Тулле взял его за руку, — едва сдерживая смех, проговорил Бьярне.

— А еще, — я вспылил, выдернул бодран из рук Энока и швырнул его на землю, — колотушкой стучал не косоглазый обалдуй, а Оддрун. Ну-ка, сбегай-ка за ней!

Ослепитель развел руками:

— Мы ж помочь хотели!

Альрик всё не возвращался с конунгова тинга. Харальд никак не мог решиться выступить на Сторборг. Ему казалось, что войско мало, нужно подождать и собрать больше воинов. И хотя сюда стекались хускарлы и хельты со всего Бриттланда, и собрались уже многие сотни, и заканчивались припасы, так как каждый брал еды только дня на два-три и только для себя, конунг выжидал.

То ли он перетрусил, сбегая из собственного дома, то ли солнечные жрецы шептали ему о всепрощении и любви к драуграм.

Даже сторхельт, которого конунг так ждал, прибыл в становище. Я видел, как он въехал на большом гнедом коне, мощный, коренастый, с воловьей шеей и убого остриженными волосами вкруг, словно под шлем обрезали. Ньял Кулак! Хотя бился он, судя по всему, не кулаками. Следом за ним ехала телега, на которой открыто лежали две толстенные радужные кольчуги, огромный двуручный меч размером с оглоблю, такая же здоровенная булава с шипованным навершием в виде бычьей головы и необычный щит, не круглый и деревянный, как мы привыкли, а вытянутый, окованный железом от края до края. Как только быки вытянули эдакую тяжесть?

— Сторхельт Ньял Кулак и его брат Хьярвард Силач. Хьярвард еще хельт, но, говорят, вот-вот получит пятнадцатую руну, — не отрывая взгляда от богатыря, с восхищением сказал Фастгер. — Ньял сражается булавой, а Хьярвард с мечом и щитом.

Хьярвард?

Позади телеги ехал еще один всадник, как две капли