вот так и нож в спину воткнуть. Да, видно, рано. Надеется ещё положение своё сохранить, княгиней остаться при живом новом князе. И, признаться, тем она сумела его вновь взбудоражить.

Но тогда, в тот вечер, на горячую голову, Чаян ничего решать не собирался.

Наутро он встретился вновь с Буяром в становище, велел тому на время в детинец перебираться, оставив кого-то толкового в лагере вместо себя – пока сам не вернётся. И дождаться бы Ледена, да совсем невмоготу стало. Скоро прибудет братец и сам всё узнает.

Потому-то теперь и плыл Чаян по незнакомым местам, едва удерживаясь от того, чтобы не сесть самому в щит бить – чтобы поскорее вёслами гребцы работали. Да так измотает их только быстрей. Стелились по берегам зелёные равнины с островками растущих тесно друг к другу берёз. Поблескивал вдалеке истончившийся хвост притока Велечихи – Ждивицы, на который они и свернули давненько – а там уж и Зулич к вечеру появится, как утверждал десятник Валуй, который знал эти места хорошо, потому как сам отсюда был родом. А вызвался он плыть с Чаяном, потому как жена его Вея пропала вместе с княженкой – а стало быть, и теперь подле неё ту искать надобно.

Поскрипывала раздражающе уключина на правом борту, заливались где-то птица, на краю большой лядины, что виднелась вдалеке пепельно-серым пятном сухой, едва зазеленевшей всходами земли. Дажьбожье око перекатилось уже на вечернюю сторону небосклона, окрасило его дивным золотом, рассечённым на куски тонкими полосками облаков, что сияли по краю ослепительной каймой, пропуская сквозь аневы узкие клинья лучей. Задышало свежестью со всех сторон, словно из тени березняка поползли по земле холодные змеи. И казалось, что нет здесь больше ни единой живой души, кроме тех, что заплыли сюда не по собственной воле, но по делу необходимому. Как будто в чертоги Водяного попали. Лишь спокойные нивы, уходящие во все стороны, говорили о том, что людское жильё уже поблизости.

Словно чуя скверное, навеянное воспоминаниями настроение Чаяна, Валуй подошёл к нему, стоящему у носа ладьи. Повернул голову, разглядывая и решая, видно, стоит ли вообще сейчас лезть с разговорами.

– Чего зыркаешь? – Чаян покосился на него и снова вперился вдаль.

– Да вот думаю всё. Что будет, коли Елицу отдавать откажутся? – осторожно проговорил десятник. – Коли она и вправду сама с княжичем тем уехала, так и возвращаться не захочет.

– Это мы ещё увидим. Не сильно-то она за него цеплялась, когда он в Велеборск наведался.

– Женщины хитры, – Валуй повёл плечами. – Могла и обмануть.

– Ты прямо, как Леден, заговорил, – Чаян хмыкнул, стискивая пальцами край щита, вывешенного на борт.

Он знал всё. И терзали его сейчас сомнения очень нешуточные. От Елицы можно было ожидать чего угодно. Хоть и вскипала от неё кровь, дурманилась обычно ясная голова, а знал он княженку очень мало, чтобы доверять безоговорочно.

Не ошибся десятник: не успело ещё светило совсем спрятаться за окоёмом, как вильнуло русло через буйно зеленеющий чистой маслянистой листвой лесок – и вывернуло на луг обширный охваченный с одной стороны грозной стеной елово-соснового бора, из которого, того и гляди, выскочит какая нечисть, а с другой – её же широким лезвием. А на берегу, высоком и скалистом, стоял город – поменьше Велеборска и Остёрска, но хорошо укреплённый, хитро поставленный так, что с тыла не подберёшься.

И странно так стало на душе от мысли, что сейчас, за двумя рядами стен, там живёт себе, верно, не зная забот, Елица. Может, и правда, возвращаться не захочет – да хоть войной иди.

Стояли на пристани Зулича немногие корабли. Иные – вида заморского даже. Причалила скоро и ладья Чаяна, сошли на берег воины, озираясь в незнакомом ещё месте. Только Валуй пошёл вперёд уверенно – прямо к воротам. Стражники на стене, ясное дело, предупреждённые о появлении Чаяна, зыркали внимательно и тяжело, но задерживать не стали. Он первым вошёл в ворота, с которых пустым взглядом встречал всех белый, словно из снега вылепленный череп быка, совсем как в Остёрске.

Посад уже стихал в преддверии вечера. Тянуло отовсюду дымом печей, хлебом и навозом, но дух реки, что так и стремился по узким улочками, то и дело смахивал, уносил прочь этот обычный для любого города, но всё ж особенный в каждом из них запах.

Люди сновали по мощёной добротными брёвнами улице, расходясь по своим избам, убирали торговцы на близком к воротам торгу прилавки: без светлого Ока никакая продажа не будет считаться честной. Посадские, расступаясь в стороны, теснясь к бревенчатым стенам, пропускали поздних гостей, так и плеская колким любопытством. Толкали в спины долетевшими вперёд них сплетнями.

– Никак за княжной, – явственно раздавались шепотки то тут, то там. – Не угомонится всё остёрец…

Чаян вертел головой, пытаясь уловить каждый раз, с чьих уст срывается насмешливая догадка, но никак не получалось. Но, судя по тому, что видели в нём недоброго гостя, все вокруг и правда считали, что Елица прибыла сюда сама, по своей воле. Скверно. Кабы не почувствовать себя глупо.

У ворот детинца стража встретила гораздо внимательнее. Вышел к гостям старшой и спросил строго, кто такие будут на ночь глядя. Хоть и знал уже наверняка. Чаян взглянул во двор поверх его плеча на солидный, громоздкий, срубленный на основательный северный лад терем, на протоптанную к его крыльцу дорожку, на отроков и конюшат, что уже повысовывали носы со всех закоулков детинца.

– Княжич остёрский. Чаян Светоярыч, – ответил он на требовательный вопрос, чуть выждав. – К князю. А особливо к княжичу Гроздану Мстивоичу.

Старшой кивнул да и пошёл в сторону терема, чтобы о приезде гостей, которых уж, видно, заждались, доложить. А князь-то Мстивой навстречу не поторопился. И Гроздан не выходил долго: уж успел Чаян и люди его во дворе потоптаться под настороженными взглядами стражи и челяди, что засновали вдалеке то и дело, как бы невзначай, но люто любопытствуя, словно не людей обычных увидеть ждали, а чудищ каких.

Наконец вернулся старшой, ещё более смурной, чем когда уходил. И подумалось, скажет чего, да почти вслед за ним вышел на высокое крыльцо Гроздан, подозвал взмахом руки одного из отроков, что поблизости крутились, велел что-то. Мальчишка умчался прочь – только пятки в поношенных поршнях засверкали.

– Здрав будь, Чаян Светоярыч, – на губах княжича расползлась улыбка до того паскудная, что сразу захотелось хорошенько вмазать по ней кулаком.

Хозяин он здесь, верно, почти наравне с отцом своим, да ведь не всего же света повелитель. А глядел именно так.

– И тебе не хворать, княжич, – Чаян сунул большие пальцы рук