Шрифт:
Закладка:
— Как ты сказал? — взвизгнул Стюре. — Никто еще не осмеливался назвать мою машину вонючей!..
Он пнул мальчика в бок ногой.
— Отвяжись! Кончай, черт возьми! У меня колено к черту разбито... Хватит уже...
— Как тебя зовут? — вопил Стюре. — Как тебя зовут? Ты повредил мою машину!
Он наклонился над мальчиком и схватил его за волосы.
— Как тебя зовут? Как тебя зовут? Как тебя зовут?
— Ай! Отстань! Кончай, ненормальный!
— Как тебя зовут?
Он дернул посильнее.
— Уве...
— Дальше?
— Уве...
— Фамилия?
— Беллбринг...
— Где живешь?
Ответа не последовало.
Стюре снова дернул.
— Где живешь?
Слезы хлынули у мальчика из глаз. Он стиснул зубы, но колено мучительно болело, не было мочи терпеть. Голове тоже было больно. И он закричал:
— Ай-ай-ай! Пусти!
— Где живешь?
— Вы что делаете! Отпустите мальчика.
Стюре обернулся.
— А вы не лезли бы. Вас это не касается.
— Как раз меня-то и касается, раз вы бьете моего сына.
— Так это ваш сын? Вот этот?
— Да уж можете не сомневаться, — сказал худощавый мужчина в шортах и тренировочной рубашке. На вид ему было лет сорок.
— Он наскочил на мою машину!
— Что вы говорите? — Мужчина озабоченно посмотрел иа «симку».
— Вот, полюбуйтесь.
Стюре оторвался от мальчика, подошел к машине и показал. Мужчина наклонился, посмотрел, поморгал, посмотрел еще раз.
— В самом деле, — сказал он. — Здесь вмятина и царапина.
Он выпрямился.
— Уве! Что ты скажешь по этому поводу?
— Я разбил колено, — простонал мальчик. Плечи его вздрагивали от рыданий.
— Отвечай на вопрос. Как ты это сделал? Ты наехал на машину этого господина?
— Да, я ехал... ай... о... ай...
— Ну?
— Да! — крикнул Уве.
— Я очень сожалею, — сказал отец мальчика. — Отремонтируете, приходите ко мне со счетом, я все улажу.
— Да нет. Я не...
— Все в порядке, — сказал отец. — Пора ему совесть знать. Карманные деньги придется сократить до тех пор, пока он не расплатится. В другой раз будет умнее. Так трудно нынче с молодежью. Ни стыда, ни совести не знают и знать не хотят.
Стюре выпрямился и ухмыльнулся.
Вскоре он уже ехал на работу.
Он был доволен. Этот Беллбринг вполне приятный и рассудительный малый.
В зеркальце над щитком он видел, что мальчик все еще лежит на земле, а отец, сердито хмурясь, стоит над ним.
23
Так начался день Стюре Магнуссона в Нюхеме. В уголовной полиции день начался с утреннего совещания в кабинете Фрица Стура.
— Ну? — спросил Стур.
— Ничего, — ответил Элг.
— С мужем говорил?
— Да. Завернул по дороге. Эльса не появлялась. И в ночном рапорте для нас ничего нет.
— Так-так, — вздохнул Стур.
— Это становится по меньшей мере странным, — заметил Валл.
— Становится, — пробормотал Маттиассон. — Становится...
— Я считаю, это как-то связано с ограблением квартиры, — сказал Валентин Карлссон и отправил в рот щепотку табаку.
Стур поморщился.
— Не слишком гигиенично, — сказал он. — Да еще с утра пораньше.
— Как ты только можешь? — удивлялся Элг. — Ведь во ту, наверное, остается неприятный вкус.
— Не хуже, чем от утренней сигареты.
— А запах. У тебя же дурно пахнет изо рта.
— А от ваших сигарет? Вы только не замечаете.
— А пальцы? — не унимался Элг. — Смотреть противно...
— Да брось ты, — взмолился Валентин. — У тебя у самого пальцы желтые.
— А что говорит твоя жена? — поинтересовался Валл. — Насчет жвачки? Или она тоже жует?
Карлссон вздохнул и возвел глаза к небу.
— Нет, — сказал Стур. — Так не пойдет. Давайте займемся делом... Только не плюй на пол, — сказал он Карлссону, ухмыльнувшись уголком рта.
— Не плевать?
— А разве которые жуют табак, не плюются?
— Да бросьте вы... шутники...
— Джон Уэйн[6] потребляет жевательный табак, — хихикнул Элг.
— Это я, что ли, Джон Уэйн?
Похоже было, что Карлссон начинает злиться.
— Нет, он худее тебя...
— А я что, очень толстый?
Стур прокашлялся:
— Итак, Нюхем...
— Это гнездо разврата, — сказал Элг.
— Земной рай, — сказал Маттиассон.
— Цитадель уголовного мира, — вздохнул Валл.
— Проклятое позорное пятно, — заключил Карлссон.
С самого начала с этим районом была проблема, проблема охраны порядка. Циничные наблюдатели винили во всем городские власти. Мало того, что они спланировали и позволили застроить этот район, так еще переселили туда большое количество так называемого асоциального элемента.
Прежде они жили в той части города, что была построена на двадцать лет раньше.
Мотивы для переселения были выдвинуты следующие: в новом районе, в современных благоприятных условиях эти люди скорее ассимилируются в обществе, проникнутся чувством ответственности за свой район, внесут свой вклад в заботу о нем.
Те, что присылали в «Дагбладет» свои соображения на этот счет, писали о циничном пренебрежении интересами граждан, о диктатуре властей. Как смогут неустойчивые личности, спрашивали они, ассимилироваться в обществе, находясь в такой грубой и жестокой среде? Но эти корреспонденты получили в свое время ироническую отповедь от начальника Управления по делам недвижимости.
Те, что писали письма в «Дагбладет», спрашивали, благоразумно ли собрать в нескольких многоэтажных домах Нюхема алкоголиков, наркоманов, безработных, не знающих языка иммигрантов, проституток, отбывших наказание преступников, бандитов, насильников, грабителей и хулиганов. Вся эта корреспонденция была возвращена авторам вместе с письмами, подписанными Вальтером Острёмом, в которых он заявлял, что их точка зрения ничего нового к дискуссии не добавляет.
Вальтер Острём имел обыкновение обедать с муниципальными чиновниками.
Человек, интересующийся социологией, увидел бы в Нюхеме любопытную картину человеческих характеров. Он нашел бы здесь
