— Как ты сказал? — взвизгнул Стюре. — Никто еще не осмеливался назвать мою машину вонючей!..

Он пнул мальчика в бок ногой.

— Отвяжись! Кончай, черт возьми! У меня колено к черту разбито... Хватит уже...

— Как тебя зовут? — вопил Стюре. — Как тебя зовут? Ты повредил мою машину!

Он наклонился над мальчиком и схватил его за волосы.

— Как тебя зовут? Как тебя зовут? Как тебя зовут?

— Ай! Отстань! Кончай, ненормальный!

— Как тебя зовут?

Он дернул посильнее.

— Уве...

— Дальше?

— Уве...

— Фамилия?

— Беллбринг...

— Где живешь?

Ответа не последовало.

Стюре снова дернул.

— Где живешь?

Слезы хлынули у мальчика из глаз. Он стиснул зубы, но колено мучительно болело, не было мочи терпеть. Голове тоже было больно. И он закричал:

— Ай-ай-ай! Пусти!

— Где живешь?

— Вы что делаете! Отпустите мальчика.

Стюре обернулся.

— А вы не лезли бы. Вас это не касается.

— Как раз меня-то и касается, раз вы бьете моего сына.

— Так это ваш сын? Вот этот?

— Да уж можете не сомневаться, — сказал худощавый мужчина в шортах и тренировочной рубашке. На вид ему было лет сорок.

— Он наскочил на мою машину!

— Что вы говорите? — Мужчина озабоченно посмотрел иа «симку».

— Вот, полюбуйтесь.

Стюре оторвался от мальчика, подошел к машине и показал. Мужчина наклонился, посмотрел, поморгал, посмотрел еще раз.

— В самом деле, — сказал он. — Здесь вмятина и царапина.

Он выпрямился.

— Уве! Что ты скажешь по этому поводу?

— Я разбил колено, — простонал мальчик. Плечи его вздрагивали от рыданий.

— Отвечай на вопрос. Как ты это сделал? Ты наехал на машину этого господина?

— Да, я ехал... ай... о... ай...

— Ну?

— Да! — крикнул Уве.

— Я очень сожалею, — сказал отец мальчика. — Отремонтируете, приходите ко мне со счетом, я все улажу.

— Да нет. Я не...

— Все в порядке, — сказал отец. — Пора ему совесть знать. Карманные деньги придется сократить до тех пор, пока он не расплатится. В другой раз будет умнее. Так трудно нынче с молодежью. Ни стыда, ни совести не знают и знать не хотят.

Стюре выпрямился и ухмыльнулся.

Вскоре он уже ехал на работу.

Он был доволен. Этот Беллбринг вполне приятный и рассудительный малый.

В зеркальце над щитком он видел, что мальчик все еще лежит на земле, а отец, сердито хмурясь, стоит над ним.

23

Так начался день Стюре Магнуссона в Нюхеме. В уголовной полиции день начался с утреннего совещания в кабинете Фрица Стура.

— Ну? — спросил Стур.

— Ничего, — ответил Элг.

— С мужем говорил?

— Да. Завернул по дороге. Эльса не появлялась. И в ночном рапорте для нас ничего нет.

— Так-так, — вздохнул Стур.

— Это становится по меньшей мере странным, — заметил Валл.

— Становится, — пробормотал Маттиассон. — Становится...

— Я считаю, это как-то связано с ограблением квартиры, — сказал Валентин Карлссон и отправил в рот щепотку табаку.

Стур поморщился.

— Не слишком гигиенично, — сказал он. — Да еще с утра пораньше.

— Как ты только можешь? — удивлялся Элг. — Ведь во ту, наверное, остается неприятный вкус.

— Не хуже, чем от утренней сигареты.

— А запах. У тебя же дурно пахнет изо рта.

— А от ваших сигарет? Вы только не замечаете.

— А пальцы? — не унимался Элг. — Смотреть противно...

— Да брось ты, — взмолился Валентин. — У тебя у самого пальцы желтые.

— А что говорит твоя жена? — поинтересовался Валл. — Насчет жвачки? Или она тоже жует?

Карлссон вздохнул и возвел глаза к небу.

— Нет, — сказал Стур. — Так не пойдет. Давайте займемся делом... Только не плюй на пол, — сказал он Карлссону, ухмыльнувшись уголком рта.

— Не плевать?

— А разве которые жуют табак, не плюются?

— Да бросьте вы... шутники...

— Джон Уэйн[6] потребляет жевательный табак, — хихикнул Элг.

— Это я, что ли, Джон Уэйн?

Похоже было, что Карлссон начинает злиться.

— Нет, он худее тебя...

— А я что, очень толстый?

Стур прокашлялся:

— Итак, Нюхем...

— Это гнездо разврата, — сказал Элг.

— Земной рай, — сказал Маттиассон.

— Цитадель уголовного мира, — вздохнул Валл.

— Проклятое позорное пятно, — заключил Карлссон.

С самого начала с этим районом была проблема, проблема охраны порядка. Циничные наблюдатели винили во всем городские власти. Мало того, что они спланировали и позволили застроить этот район, так еще переселили туда большое количество так называемого асоциального элемента.

Прежде они жили в той части города, что была построена на двадцать лет раньше.

Мотивы для переселения были выдвинуты следующие: в новом районе, в современных благоприятных условиях эти люди скорее ассимилируются в обществе, проникнутся чувством ответственности за свой район, внесут свой вклад в заботу о нем.

Те, что присылали в «Дагбладет» свои соображения на этот счет, писали о циничном пренебрежении интересами граждан, о диктатуре властей. Как смогут неустойчивые личности, спрашивали они, ассимилироваться в обществе, находясь в такой грубой и жестокой среде? Но эти корреспонденты получили в свое время ироническую отповедь от начальника Управления по делам недвижимости.

Те, что писали письма в «Дагбладет», спрашивали, благоразумно ли собрать в нескольких многоэтажных домах Нюхема алкоголиков, наркоманов, безработных, не знающих языка иммигрантов, проституток, отбывших наказание преступников, бандитов, насильников, грабителей и хулиганов. Вся эта корреспонденция была возвращена авторам вместе с письмами, подписанными Вальтером Острёмом, в которых он заявлял, что их точка зрения ничего нового к дискуссии не добавляет.

Вальтер Острём имел обыкновение обедать с муниципальными чиновниками.

Человек, интересующийся социологией, увидел бы в Нюхеме любопытную картину человеческих характеров. Он нашел бы здесь