– Твое лицо? – переспрашиваю я.

– Он думал, что я смогу привлечь зрителей, если приму участие в одном из конкурсов невест, – закатывает глаза Дориан.

Я вспоминаю первый раз, когда увидела портрет Дориана на вывеске у церкви. Отец Виктор не ошибся. Красивое лицо Дориана привлекло целые толпы поклонников.

Дориан продолжает:

– Я согласился на все, не раздумывая. Церковь поможет мне найти невесту-фейри, чтобы получить гражданство, в обмен на то, что я стану публичным лицом их общины в течение недели. Если соглашусь выбрать подходящую, по мнению отца Виктора, невесту, братья заберут моих сестер из работного дома, где они находятся с тех пор, как наша мать умерла. Чтобы защитить моих сестер еще больше, они составят и заверят мое завещание. Если со мной что-нибудь случится, если фейри проигнорируют условия убежища и придут за мной, мое наследство перейдет к сестрам. В обмен я должен присоединиться к братству – не просто как посвященный или послушник, а как брат, принявший орден и являющийся представителем Святого Лазаро до конца своих дней. – Голос Дориана, полный раскаяния, звучит напряженно.

Я ежусь при мысли, что Дориан разочарован тем, что церковь оказалась не такой, какой он ее представлял. Что, будь они жестокими ненавистниками фейри, он с большим удовольствием вступил бы в их ряды. Хотя нет, теперь я знаю Дориана лучше. Хотя… я вспоминаю, что он сказал за ужином в тот первый вечер.

– Почему ты защищал восстание?

Он вздыхает.

– Часть меня верила в то, что я говорил. Иногда, когда я слышу, сколько людей было переселено после последней войны, начинаю думать, что люди были правы, взбунтовавшись. Никто не спросил нашего мнения. Нам не дали шанса уйти. Только заявили, что фейри спасли наш род от уничтожения, и теперь мы обязаны быть им преданными.

– Фейри правили островом задолго до того, как сюда ступила нога человека.

– Знаю, – покорно кивает Дориан. – Может, фейри правы. Возможно, мы действительно обязаны им своими жизнями, потому что они спасли нас от верной гибели. Только это не меняет того, что случилось после. Объединение острова открыло земли фейри для людей, но оно также разрушило дома некоторых из них. Лишило их работы. Климат менялся в угоду каждому королевству. Местность изменилась. В правительстве люди больше не играли никакой роли. Ты хоть представляешь, насколько кардинальными стали эти перемены для некоторых?

Я хмурюсь. Дориану не может быть больше двадцати, а значит, – он родился только через пару лет после объединения. Как бы то ни было, я слышала, что острову потребовалось много лет, чтобы приспособиться к переменам. Некоторые королевства все еще не привыкли. Тем временем я провела большую часть своей жизни, уютно устроившись в лагуне, где все неприятности обходили меня стороной.

– Ты говоришь так, будто испытал все это на собственной шкуре.

– Не совсем, – отвечает он. – Хотя это пришлось сделать семье моей матери. Ее отец был мэром одного из городов в Ветреном королевстве. После войны он стал никем. За одну ночь мои бабушка и дедушка превратились из аристократов в нищих. Поэтому моя мать могла положиться только на своего мужа, – с горечью заканчивает Дориан.

Как бы я ни была полна решимости никогда не признавать оправданность восстания церкви, точки зрения, подобной той, что у Дориана, я никогда не слышала. Не думаю, что у многих людей хватит смелости признаться в подобном. Особенно королевской особе, как я.

– В конце концов, я не согласен с восстанием святого Лазаро, – говорит Дориан. – В тот вечер часть меня действительно хотела высказаться в его пользу, но я сказал это еще и потому, что думал, что именно это отец Виктор и хотел услышать. Я думал, это произведет на него впечатление и докажет, что мое сердце с братством. – Дориан качает головой. – Если ты не заметила, его это совсем не впечатлило. И я этому рад. Я рад, что Святой Лазаро – не культ фанатиков, так же, как рад узнать, что не все фейри – монстры и обманщики. – Он смотрит на меня с легкой печальной улыбкой.

Несмотря на давящее чувство вины, я пытаюсь ответить тем же, но не могу выдавить из себя нечто большее, чем едва заметное шевеление губ. В основном, фейри не монстры. Но я – да. Меня послали сюда убить его, и я согласилась.

Дориан, кажется, не замечает стыда в моих глазах.

– Если бы существовал способ позаботиться о моих сестрах без вступления в братство, я бы предпочел воспользоваться им.

– Тогда ты мог бы исполнить свою мечту стать боксером?

Он издает низкий смешок.

– Нет, эта мечта давно в прошлом, но я хотел бы сделать что-нибудь. Просто пока что я не знаю что. Если не смогу смягчить отца Виктора, нет смысла гадать. Мое будущее в его руках. Я обязан следовать его указаниям и готов сделать все возможное, чтобы защитить своих сестер и обеспечить им достойную жизнь. Тем не менее это не мешает мне размышлять, кем бы я стал, если бы сам руководил своей судьбой. Сам бы выбирал, за что бороться. – В выражении его лица столько тоски, столько вопросов, на которые невозможно получить ответа. Я чувствовала себя так же, убегая от Нимуэ и моей темной магии. Сколько раз я размышляла о том, что было бы, если бы мне не пришлось прятаться от морской ведьмы? Если бы я могла поцеловать любовника, не оборвав его жизнь? Дориан, возможно, принял свое положение, в то время как мое было решено еще до моего рождения. Даже так мы похожи. Мы оба чувствуем себя в ловушке. Оба подавлены.

Его убийство должно было все изменить.

Но теперь…

Что теперь?

Я пытаюсь выкинуть этот вопрос из головы, но он мучает, пронзает мое сердце.

Прикосновение к моей ладони напоминает, что Дориан все еще держит меня за руку. Я бросаю на него взгляд и обнаруживаю, что он изучает меня взглядом. У меня возникает такое чувство, что он заглядывает гораздо глубже, чем я хочу.

– Два убийцы, – шепчет он себе под нос. – Кто же мы после этого?

Неуверенная, о чем именно он спрашивает, я качаю головой.

Дориан наклоняется ближе, наши лбы почти соприкасаются.

– Неужели мы родственные души, которые понимают друг друга? Две души, вырезанные из одной плоти? Или же мы – два взрывоопасных компонента, которые никогда не следует соединять?

От его вопроса у меня перехватывает дыхание. Его взгляд меняется от растерянного до чего-то, напоминающего желание. Сейчас больше, чем когда-либо, я боюсь, что он может прижаться своими губами к моим. Теперь я уверена, что не могу этого сделать, независимо