Ответ. Я работаю шесть дней в неделю, с девяти утра ДО пяти часов дня. И так десять месяцев в году.

Вопрос. И вы пишете все это время?

Ответ. Нет. Но я все равно провожу все эти часы за машинкой. Бывают дни, когда мне не удается написать ни единой строчки.

Вопрос.. Приходится ли Вам переписывать Ваши рассказы и романы или все получается у Вас, как задумано с первого раза?

Ответ. К концу рабочего дня моя мусорная корзина бывает полна бумаги. Иногда мне приходилось переписывать свои рассказы и романы по десять-двенадцать раз.

Вопрос: Если бы вам довелось начать жизнь сначала, Вы опять решили бы взяться за писательское ремесло?

Ответ. Несомненно. Вряд ли я мог бы зарабатывать себе на жизнь чем-нибудь другим.

1951 г.

ДЖОН СТЕЙНБЕК

ВСТУПЛЕНИЕ К РОМАНУ «К ВОСТОКУ ОТ РАЯ»

Паскалю Ковици Дорогой Пэт,

для своей книги «К востоку от рая» я решил написать посвящение, пролог, объяснительную записку, апологию, эпилог и, пожалуй, эпитафию и объединить все это в одном тексте.

Посвящение обращено к тебе, и я хотел бы уместить в нем то восхищение и ту симпатию, которые я ощущал во все время нашего уникального, отмеченного знаком свыше сотрудничества. Твое имя стоит на этой книге, поскольку оно неотделимо от ее замысла и исполнения.

Как ты знаешь, пролог пишется в последнюю очередь, но его помещают- в начало книги, чтобы объяснить ее недостатки и призвать читателя к снисходительности. Но кроме того пролог— это еще И прощание автора со своим детищем. Многие годы они были близки той близостью, какая возможна только в случае любви или жгучей ненависти.

•И вот внезапно книга завершена. Это похоже на смерть, за которой следует реквием.

Мигель Сервантес создал современный роман, и его «Дон Кихот» и поныне остается высоким и сияющим эталоном. В прологе к роману он лучше других выразил то, что чувствует в такие минуты писатель—радость и ужас.

«Досужий читатель,—писал Сервантес,—ты и без клятвы можешь поверить, как хотелось бы мне, чтобы эта книга, плод моего разумения, являла собой верх красоты, изящества и глубокомыслия. Но отменить закон природы, согласно которому всякое живое существо- порождает себе подобное, не в моей власти».

То же самое, Пэт, я должен сказать и о себе. Хотя порой мне и казалось, что я держу в своих руках пламя, отблеск которого возникает на страницах Моей книги, я никогда не мог освободиться от. ощущения собственной неумелости и невежества, от острого чувства неудовлетворенности.

Книга подобна человеку—она умна и недалека, храбра и труслива, красива и безобразна. На каждую возвышенную мысль там обязательно найдется страница, похожая на слюнявую чесоточную дворняжку, а головокружительный полет фантазии непременно будет сопровождаться напоминанием о том, что близость к солнцу способна растопить воск, скрепляющий перья.

Когда книга закончена, она становится беззащитной, и писателю хочется крикнуть: «Верните ее мне, дайте мне ее переписать иди, что еще лучше, сжечь. Не выпускайте ее на мороз в том виде, как она есть».

Ты знаешь лучше многих, Пэт, что книгой сперва завладевают не читатели, а «зубры».—редакторы, издатели, критики, рекламщики. Ее швыряют от одного к другому, кроят и перекраивают, а то и четвертуют. А несчастному автору ничего не остается, как принять оборонительную стойку.

Редактор. Книга не сбалансирована. Читатель ожидает одного, а вы подсовываете ему совсем другое. Вы написали две книги и соединили их. Читатель этого не поймет.

Автор. О нет, сэр, цельность тут не нарушена. Я писал об одной семье и использовал эпизоды из жизни другой семьи в качестве контрапункта—для разрядки, для перебивки интонации и общего колорита.

Редактор. Публика этого не поймет. То, что вы. называете контрапунктом, только замедляет темп книги.

Автор. Его и. нужно время от времени замедлять,—для того, чтобы потом ускорение было заметным.

Редактор. В итоге сюжет вообще замирает, а вместо него появляются бог весть какие рассуждения.

Автор. Да, это верно. Я не знаю, почему так произошло. Просто мне захотелось; пожалуй, это моя ошибка.

Редактор. Или вот в середине вы вставляете историю про вашу матушку и про аэроплан. Читателю непонятно, к чему она здесь, и это ему может не понравиться.

Автор. Пожалуй, вы правы, сэр. Может, мне вообще выбросить все о матушке и аэроплане?

Редактор. Тут уж вам виднее.

Служащий отдела распространения. Объем рукописи завышен. Цены растут. Нам придется запросить за нее пять долларов. Это слишком дорого. Книга не разойдется.

Автор. Моя предыдущая книга была невелика, но вы тоже говорили, что сейчас такие книги никто не купит.

Корректор. В хронологии рукописи полно дырок, а грамматика не имеет ничего общего с английским языком. На такой-то странице ваш герой сверяется со «Всемирным альманахом» по поводу цен на пароходные билеты. Там таких данных нет, я проверял. То же самое и в отношении Нового года у китайцев. В обрисовке характеров не хватает последовательности. Сначала вы описываете Лизу Гамильтон, а потом заставляете ее поступать совсем наоборот.

Редактор. Ваша Кэти—слишком негативный образ. Читатель в нее не поверит. А Сэм Гамильтон слишком позитивен. Читатель в это тоже не поверит. К тому же так, как он, ирландцы не говорят.

Автор. Так говорил мой дед.

Редактор. Вряд ли это выглядит убедительно.

Младший редактор. И дети тут говорят совсем не как в .жизни.

Автор (раздраженно, но стараясь не сорваться). Черт побери, это моя книга, и дети у меня говорят так, как я считаю нужным. Моя книга—о добре и зле, и по-моему все получилось как надо. Будете вы ее печатать или нет?

Редактор. Давайте посмотрим, что тут можно сделать. Речь идет о деталях. Вы ведь тоже хотите, чтобы книга пошла, не так ли? Вот, например, концовка—читатель ее не поймет.