Около пяти утра я пожелал Руди спокойной ночи. Я понял, что, скорее всего, больше никогда его не увижу. Мне было так хреново, что я выехал прямо на середину задних фонарей грузовика, ехавшего впереди меня. Мне повезло, очень повезло, что у этого грузовика был тот самый съезд с автострады, иначе мне пришлось бы ехать до самого океана, не имея возможности одновременно видеть, вести машину и читать знаки на шоссе, чтобы выбрать съезд.

-

Я вернулся в Нью-Йорк и собирался отправиться в турне. Жан-Мишель решил, что хочет устроить мне огромный прощальный ужин в ресторане Mr. Chow's. Это было как-то связано со статьей в Voice, которая затрагивала все мои различные проекты до этого момента. Он поразил меня, признавшись, что завидует всем тем вещам, которые я сделал. Это было совсем не в его стиле.

Он был таким жестким и в то же время таким чувствительным. Он всегда так меня шокировал. Когда он был впереди, он был конкурентом на грани жестокости, а через день проявлял огромную теплоту и ранимость.

Его идея заключалась в том, чтобы объединить усилия и пригласить по десять самых интересных людей, которых мы знали. Тогда это казалось надуманным, но, оглядываясь назад, я понимаю, что ужин действительно был невероятным: Вим Вендерс, Франческо и Альба Клементе, Джулиан и Жаклин Шнабель, Джо Энде, Борис Милибанд, Стив Рубелл, Бьянка Джаггер, Тони Гарнье, Энди Уорхол, Том Уэйтс и Кэтлин Бреннан, Джим Джармуш и Сара Драйвер, я и Лиз. На этом ужине Джим Джармуш впервые встретился с Томом Уэйтсом.

Энди Уорхол был настолько впечатлен, что позже написал в своем дневнике, что это была лучшая вечеринка за последние десять лет. Он собирался начать общаться с художниками, потому что они гораздо интереснее тех людей, с которыми он общался раньше.

В определенном смысле это очень важно. Ваша вечеринка - лучшая вечеринка, на которой Энди Уорхол побывал за последние десять лет.

Но, конечно же, когда записи Энди были переписаны и впоследствии вышли под названием "Дневники Энди Уорхола", мы с Томом Уэйтсом по ошибке превратились в Джона Уэйта, у которого в том году была хитовая песня.

Джон Уэйт присылал в мой офис письма с благодарностью за то, что я превратил его в одного из крутых людей.

-

В самолете, летящем в Европу, идет фильм "Сладкие грезы", в котором Джессика Ланж играет Пэтси Клайн. Фильм идет своим чередом, а потом внезапно заканчивается. Совершенно неразрешимая, бессмысленная концовка. Рибот начинает смеяться и громко, чтобы слышали все, кто находится в пяти рядах от него, говорит: "Пэтси Клайн погибла в авиакатастрофе! Наверное, они не хотели показывать эту часть в самолете!". А потом еще раз очень громко смеется.

Первая ночь тура проходит в Берлине. В Берлине есть церковь, сохранившаяся с довоенных времен. Внешние стены изрешечены пулевыми отверстиями времен Второй мировой войны. Когда я впервые проходил мимо нее, забирая кого-то с вокзала поздно вечером, я был тронут почти до слез. Я не ожидал этого, просто во мне всколыхнулось чувство, что там на самом деле произошло.

Мы прилетели из Нью-Йорка тем утром и пытаемся бодрствовать до разумного часа, чтобы преодолеть смену часовых поясов. Мы идем ужинать, а потом отправляемся на размытую прогулку. Мимо вокзала, мимо зоопарка, а потом, когда мы уже подходим к церкви, я вижу ветку дерева, лежащую на земле. Она довольно прямая, длиной и шириной примерно с длинную палку от метлы. На самом деле в ней нет ничего особенного.

Я бросаюсь и поднимаю его. Я держу его над головой.

Я кричу: "Палка!"

Дуги кричит в ответ: "Палка!".

Я кричу: "Палка!"

Все кричат: "Палка!".

"Благословите палочку, которой причитается вся хвала!"

"Палка!"

Поэтому я несу палочку и возвращаю ее в свою комнату.

На следующее утро во время завтрака я спускаюсь в лифте вместе со Стиком. Группа ребят сидит за завтраком в большом, переполненном буфете. Я встаю на стул у их стола. Лица обедающих немцев выглядят почти больными.

Я кричу: "Палка!"

Дуги кричит "Палка!", встает и замахивается на нее своей ложкой.

Рой качает головой и улыбается. Рибот смеется.

Я ухожу, останавливаюсь на полпути через столовую и поворачиваюсь к ним лицом. "Палочка!"

Все они стоят, потрясая ложками и мисками с овсянкой.

"Палка!"

Затем я с силой взмахиваю палкой в воздухе, и звук, похожий на свист, заполняет буфетный зал, где сейчас большинство людей смотрят на свою еду и молчат, боясь оказаться вовлеченными в этот ужас, который принесли на завтрак гадкие американцы.

Палочка доверена Паскаль, менеджеру тура. Она была там, когда палочка была обнаружена. Палочка путешествует в гастрольном автобусе вместе с гитарами и рожками. Ей всегда отводится почетное место.

Перед выступлением мы выносим палку на сцену и прислоняем ее к бас-барабану. В центре сцены. После третьей песни, которая является первым перерывом в сете, я поднимаю ее над головой и гордо кричу: "The Stick!".

Группа кричит: "Палка!".

Лучше всего это получается у Дуги, потому что он ростом метр восемьдесят четыре и очень симпатичный, поэтому, когда он делает что-то зажигательное или мачо, это вызывает умиление.

Я объясняю зрителям благородство "Палочки". Некоторые, кажется, понимают.

Примерно через десять дней после этого палочка начинает приобретать определенную ауру. В этой палке действительно что-то есть, ведь мы вложили в нее столько энергии. Она также каким-то образом обозначает группу, ритуал для племени. Икона без религии.

Когда Паскаль оставляет его в Австрии, мы все очень расстраиваемся. Я - больше всех.

Пресса неумолима. Мы заранее предупредили промоутеров, что на саундчек не пустят ни журналистов, ни фотографов, но они повсюду. Мне объяснили, что я буду писать только о группе или о музыке. Это не имеет значения.

Трудно сосредоточиться. Единственное безопасное место - это музыка на сцене.

Группа великолепна. Становится все лучше и лучше. Мы находим что-то новое.

Я заканчиваю интервью в боковой комнате и иду на саундчек в Metropol в Берлине в первый вечер. Дуги и Эрик уже прошли проверку. Я говорю: "Послушайте это" и играю им мелодию, которую я написал после того, как окончательно завязал с героином. В ней есть немного сердца. Дуги добавляет за мной что-то вроде ритма go-go, а Эрик начинает играть. Эрик прекрасно умеет придумывать самые простые и элегантные басовые линии, и примерно за четыре минуты мы написали "Big Heart". Она станет нашей фирменной мелодией, той, которой мы закрываемся, на долгие годы. В тот вечер мы