Господи, как быстро мчатся годы, камень маленький не растет, маленький ребенок вырастает. Дети, хвала Богу, уже выросли. Недолго ждать, уже скоро из армии вернутся Саак и Гриша. Как уехали из села, так до сих пор и служат вместе в городе Бресте.

Она, даже в мыслях, не представляла, что Гриша может уехать. Он, ведь, поехал в райцентр проводить брата. Потом, там, в военкомате, попросил его тоже отправить с братом, потому что, все равно, на следующий год он, тоже, должен уйти служить. Лучше, если он с братом пойдет — и с братом вернется. Его просьбу уважили, разрешили. Сначала Шаум очень драматизировала этот случай, два дня подряд места себе не находила, безостановочно плакала, но друзья, соседи подбадривали ее, говоря о том, что это даже к лучшему, рано ушел, рано и вернется домой.

Ничего, они вернутся, потом поедут Арам и Вагаршак отдавать свой долг родине, остается Ованнес… Ну, с Ованнесом проще. Он — душа школы, а теперь он, еще, и собрал производственную бригаду из числа старшеклассников, помогает колхозу. На-днях, директор сказал: «Как окончит, дам ему часы, пусть преподает. Ованнес должен окончить университет, ему нужно заняться наукой». Пока она в силах, поможет, сыновья тоже помогут, ведь, на кой лад, они его братья? Вон, Саак работал на ферме, зарабатывал больше, чем они с Гришей, вместе взятые. Нет, трудности остались позади. Придут сыновья, построят двухэтажный дом из нескольких комнат. Достаточно много собрали стройматериала. А потом, женит их, поможет невесткам, чем может, почему не помочь?..

Послышался глухой звук грозы. Шурясь от солнца, Шаум посмотрела на небо.

— Черт возьми, дождь бы не пошел, — сказала Маргарит тоже, приложив руку ко лбу, прикрываясь от солнца, посмотрела наверх. Как маленькие льдинки в воде, клочья облаков, похожие на белые брюшки белочек, медленно плыли по небу.

— Нет, дождя не будет, — задумчиво произнесла Шаум. — Не видишь, ветра нет? — и обращаясь к подруге детства, неожиданно сказала: — Послушай, с тобой тоже так бывает, непонятно, почему, сердце вдруг начинает трепетать, воздуха не хватает, и ноги слабеют? Отчего это? И, как назло, — продолжила она, — во сне сегодня видела маму. Каждый раз, как вижу маму во сне, что-то случается. Перед рассветом задремала и сразу увидела ее: встала, смотрит, чего-то испугавшись. И все, я больше не сомкнула глаз.

— Пусть земля будет пухом твоей маме, святая была женщина. — Магарит устало выпрямила спину. — Я слышала, говорят, что во сне лучше видеть плохого человека, чем хорошего.

— Почему? — Со стороны спросила Вардануш.

— Откуда мне знать? Вроде, если во сне видишь хорошего человека, в этот день происходит нечто плохое. — Маргарит посмотрела на Шаум и сменила тему. — Кто сейчас во сны верит? Перестань…

— Как назло, горечь на языке, — продолжила Шаум, — в день, когда получили известие об убийстве моего брата Саака, тоже так было, с утра на языке была горечь, а вечером пришло известие… Боже, храни моих детей.

Бригадир Мнацакан ночью накосил траву для коровы в Бурджале, и сейчас, лежа в тени сарая, пытался сомкнуть глаза. Он повернулся к женщинам:

— Чего разболтались? — недовольно пробурчал он с места. — Если б каждый сон был правдой, я бы тысячу раз прогнал Маргарит и привел бы в дом Сиран.

— Откуда мне такое счастье, — с наигранным сожалением покачала головой Сиран.

— Будь ты неладна, на нее посмотри, — вступила в игру Маргарит.

— Поступил бы так, на самом деле, душу б мою освободил. Я живу-то с ним ради детей, а он думает, что чего-то стоит…

Их перебранка стала обыденным явлением, обычным делом, некоторые посмеялись, но Мнацакан был не из тех, кто уступит, сказал:

— Женушка, ты почему за рубль продаешь мужа, которого приобрела за тысячу рублей?

Однако, Маргарит не успела ответить Мнацакану, как председатель сельсовета, объехав колхозные склады на сером коне по кличке Огненный, галопом направлялся в сторону гумна.

— Кажется, сюда направляется, — сказал кто-то. Те из женщин, которые сели в тени отдохнуть, приподнялись. Шаум, предчувсивуя что-то плохое, встала с трепещущим сердцем, Маргарит, с очередным снопом в руках, застыла в ожидании… Мнацакан, также, встал с места, с непонятным нетерпением уставился на дорогу. Конь, c пеной у рта, весь в поту, закусив удила, рысью пробежал через гумно, но всадник, курьер сельсовета Абгар, сумел натянуть узду и удержать бешеного жеребца, который, развернувшись в сторону людей, остановился, заскрежав зубами и беспокойно топчась на месте. Абкар, не сходя с коня, сказал хриплым голосом:

— Ну, что мне сказать, люди, началась великая война, немецкие войска напали на нашу родину.

В собравшихся, будто, метнули огонь.

— Вай, типун тебе на язык, Абкар, — хлопая себя по коленям, простонала Маргарит. — Это что за известие ты принес…

— Что Абкару делать, сестренка, — с жалким видом оправдывался Абкар. — Вон, из области телефоны разрываются. Асцатуру приказали, даже, на метр не удаляться от сельсовета. А меня отправили известить бригадиров о том, что вечером состоится собрание, все должны присутствовать.

Некоторые стали тихо плакать.

— Ну, я поеду, сообщу в других бригадах, — сказал Абкар и вывел коня рысцой с гумна третьей бригады. Шаум, словно, окаменела, словно, ничего не слышала и то, что было здесь сказано, она пока не осознала. Она задумчиво, ничего не видящим взглядом, смотрела вокруг. Мнацакан закрутил из газеты толстую папиросу, зажег, но закурить не успел — его сразу стал душить кашель. Высунув язык трубой, долго кашлял, завязочки на шапке тряслись от кашля. Его сын, Мхитар, тоже был в армии, и он почувствовал какой-то страх, глядя на жену, как будто считал себя виноватым. Мхитар был далеко от границы, по эту сторону Урала, служит в городе Барнауле. Но какое имеет значение то, что его сын далеко от линии фронта, другие же сыновья находятся прямо там. Он не рискнул, также, посмотреть на Шаум, ее сыновья — Саак и Гриша — служат сейчас в пограничных войсках, находятся, по всей вероятности, на передовой линии фронта, под огнем. Мнацакан поднял глаза и испугался, увидев Шаум. Ее лицо было землистого цвета, бескровные губы шевелились, но не в силах были что-либо произнести. Чуть в стороне, на коленях, прямо на земле, стояла Маргарит и плакала, прикрыв лицо руками.

— Женщины, соберитесь, стыдно, никто еще не знает правды, может даже, провокация, — спустя некоторе время, еле-еле произнес Мнацакан, сам не веря своим словам, — я этих германцев знаю с шестнадцатого года… Я вам скажу… — однако, слово бригадира повисло в воздухе, Несколько женщин, пересекая картофельное поле, напрямик бежали в сторону села. Самой последней, захлебываясь беспрерывно текущими слезами, еле двигаясь