Элви оторвал от работы тихий стук. Она открыла дверь, за ней плавал Амос. В прежнем летном комбинезоне, с виноватой улыбкой на лице.

– Привет, док. Найдете минутку? Или лучше в другой раз?

Элви покачала головой в надежде разогнать туман. Похмелье – просто неприятная составляющая выпивки.

– Входите. Извините, я собиралась опросить вас и Кару, но… хотела раньше отправить все эти запросы. Амос подтянулся в комнату и закрыл за собой дверь.

– Ничего. Я вас долго донимать не буду.

– Вы по поводу эксперимента?

– В общем, да. Хотел сказать, что всему этому теперь конец.

Элви резко закрыла дисплей. Глаза у этого великана были такие же черные, как у Кары и Ксана. Она привыкла. И улыбался он дружелюбно, пожалуй, даже застенчиво. И говорил спокойно – обычный собеседник.

Отчего же у нее по спине пробежал холодок?

– Чему всему?

– Этому. Тому, что вы проделывали с Искряшкой и с малышом. С этим всё. Собираем вещички и двигаем дальше. – Он пожал плечами. Не дождавшись ответа, отвел взгляд. – Когда вы начинали, я вроде как со стороны наблюдал. Впечатления – их к делу не пришьешь, да? Потому нам и пришлось сюда добраться. Чтобы я был тут. Чтобы сам попробовал. Чтобы понять. Ну, вот, мы здесь, я попробовал и разобрался. И теперь говорю вам, что на этом всё. Прекращаем.

– Вы против эксперимента?

– Ясное дело.

– Понимаю. – Элви скрестила руки на груди. Ее коммутатор пискнул: новое сообщение. Она не стала смотреть, что там. – Не вы один его не одобряете. Не стану вас обманывать.

– Это хорошо.

– Но ставки слишком высоки. Кара, Ксан… и вы? Вы – наш допуск к скрытой в артефакте информации.

Без вас нам к ней не добраться.

– Это верно, – согласился Амос и тут же нахмурился: – Я имел в виду Дуарте. Но он, по-моему, вашим сотрудником не числится.

– А если есть хоть малый шанс, что хранящаяся здесь информация позволит все исправить? Я не могу остановиться.

– А вам и не надо. Я же здесь. Вам не нужно останавливаться, я вас уже остановил.

– Если мне придется причинить ей вред… даже потерять ее? Принести в жертву. А взамен останутся в живых все остальные…

Амос протянул к ней руку ладонью вверх, словно подзывал собаку.

– Док, я все понимаю. Вы хороший человек, вы мне нравитесь. Я вам доверяю. Я понимаю, что вы не отступитесь. Потому я и веду разговор так, а не иначе. Но дело кончено. Я не раз встречал людей, рассудивших, что «это другое». Что в этом случае можно. Может, с детишками плохо, и вы им на самом деле помогаете. Или они сами хотят – так что здесь плохого? А Искряшка и впрямь сама хочет. Мы с вами видим, да?

– Да.

– Так вот, оправданий найдется множество. Я сюда не за оправданиями пришел. Просто чтобы вы знали.

Корабль стал на удивление громким. Элви ощущала свой пульс в горле, слышала его шум в ушах. Она вдруг совсем обессилела – или наконец поняла, что сил давным-давно нет.

– А если, отказавшись еще чуточку поднажать, мы все погибнем?

– Хреново, – сказал Амос. – Я не философ. Я за вас яичницу не изжарю, не берусь, понимаете ли, все постичь. Все проще простого. Я хотел посмотреть, что вы тут делаете с Искряшкой. Я посмотрел. Это надо прекратить, так что прекращаем. И все. Закончили.

Он замер – так же, как замирала Кара. Нечеловеческая неподвижность. А спустя долю секунды попробовал улыбнуться. Элви немалую часть жизни размышляла над таксономией. Где пролегают границы между видами, заканчивается один и начинается другой? Она поняла, что не знает, что видит перед собой.

– Хорошо, – сказала она. – Закончили.

– Отлично, – произнес Амос… или то, что раньше было Амосом.

Он подтянулся к двери, открыл, показал оттопыренный большой палец и удалился. Дверь за ним закрылась.

У Элви опять загудел коммутатор, напомнил о новом сообщении или сообщениях. Она не открыла списка. Несколько минут она висела в воздухе, чувствуя в себе, в груди и в животе, что-то большее, чем усталость. Она погасила свет, подтянулась в коридор и двинулась по нему. Разминулась со своими сотрудниками – они все ей кивнули. Она была как во сне. Или в помрачении.

Она застала в каюте Фаиза. Тот оторвался от ручного терминала, и заготовленная шутка или острота замерла у него на устах. Элви почистила зубы, умылась, переоделась в чистое перед сном. Муж наблюдал за ней, стараясь не показывать виду. Заметил перемену, хоть и не знал, что случилось. Она теперь была с ним.

– Ты… э-э, в порядке, милая? – спросил он, когда она пристегивалась к койке.

– Да, – сказала она.

Стоило закрыть глаза, зародившееся в груди и животе чувство усилилось, разрослось, накрыло целиком. И она его наконец узнала. Хорошо бы – с облегчением, только облегчения не было.

Это ее тело предупреждало, что она только что заглянула в глаза смерти. Это был страх.