проследовал в госпитальный отсек, где все уже было приготовлено для сращения, и лег на тот самый стол, с которого за десять минут до того сняли Ома после того, как все, что можно было использовать, отделили и унесли для консервации.

Через неделю Эрг вышел из госпитального отсека. Он слегка прихрамывал, но его ясный ум снова работал с прежней силой. Общество вздохнуло облегченно. На всякий случай - чтобы все были уверены в своей правоте - спросили мнение "Сигмы", большого компьютера. Машина подтвердила, что принятое и исполненное решение было наиболее целесообразным, а значит правильным.

Из случившегося сделали вывод о необходимости более осторожного поведения при ремонте тех машин, обращение с которыми могло быть опасным. Эпизод был исчерпан и вскоре о нем перестали вспоминать. Дина родила ребенка, после чего Стен тоже мог использовать свое право на потомство. Он воспользовался этим правом... Жизнь по-прежнему текла размеренно и рационально.

Истомин умолк.

Мила молчала, опустив голову. Теперь в салоне стояла тишина, и ничто не нарушало ее - даже ребенок не плакал в отдалении, как это было до начала разговора. Ребенок умер, поняла она, умер мальчик, которого не было, который даже родиться не успел. Умер, и оставалось только похоронить его и плакать над маленькой могилкой.

Она встала и, даже не кивнув ни Петрову, ни Истомину, медленно пошла к себе. Петров глядел ей вслед, и во взгляде его были боль и странное спокойствие - спокойствие человека, знающего, что он безнадежно болен, уже примирившегося с этим и с состраданием наблюдающего, как агонизирует сосед.

- Инженер! - сказал Устюг по унифону. - Ты не забыл про обход?

Ходовые механизмы бездействовали, корабль мчался в инерционном полете неизвестно куда, преодолевая несчитанные километры пространства, в котором не было ничего, кроме этих километров: даже чуткие гравитометры не ощущали тяготеющих масс двух гигантских галактик - настолько далеки они были. Но все же ритуал оставался ритуалом, служба была службой. Тем строже надо было выполнять все ее требования потому, что пассажиры как бы отказали и кораблю, и экипажу вправе быть теми, кем они в действительности являлись - кораблем и экипажем. И надо было показать всем и каждому, что мнение кучки пассажиров не играет тут ровно никакой роли.

- Есть, - сказал Рудик. - Я готов, сейчас буду. Значит, снизу доверху, по уставу?

- Снизу доверху, - подтвердил капитан.

- Выхожу.

- Не забудь таблицы и тестеры.

- Ну, что ты, капитан!

Устюг оглядел себя в зеркале. Нет, он оставался капитаном, а корабль - кораблем, что бы там ни говорили ничего не понимающие в этом люди.

Когда он вышел из центрального поста, шаги его были широки и уверенны. Он шагал по палубам, как на параде, и с удовольствием слушал звук своих шагов.

Еремеев поднес свисток к губам. Раскатилась пронзительная трель. Торий отдал мяч направо и тяжело двинулся вперед. Игра началась. Радий принял пас и пошел краем, ведя, мяч по самой кромке поля. Гелий, защитник "Легких", выкатился навстречу, но Радий прошел его, сделав элементарный финт. На него набегали двое, и он отдал мяч назад, в центр, откуда Кюрий с хода навесил на штрафную "Легких", и Торий, уже топтавшийся на грани офсайда, рванулся вперед, гулко принял мяч на грудь, сбросил под ногу и пробил. Был бы гол, - вратари в обеих командах были никудышные, прыгать совсем не умели, но мяч с громким хлопком лопнул и, сморщившись, упал в нескольких шагах. Еремеев свистнул, и игроки сразу застыли, кто где стоял.

Еремеев подобрал мяч и огорченно покачал головой.

- Не выходит? - услышал он вдруг, вздрогнул и обернулся.

Нарев стоял неподалеку от дверей и с интересом глядел на застывших роботов.

- А придумано хорошо, - сказал он. - Настойчивость и остроумие - и вот у нас уже есть футбол. Как они вам повинуются?

- Да не жалуюсь, - растерянно проговорил Еремеев.

- Очень хорошо, - повторил Нарев. - Здорово.

- Мячи вот лопаются. Нечем играть.

- Покажите-ка... Да, пневматические тут не годятся. Подошел бы литой шар из легкого сплава. Только, конечно, нельзя подвертываться под удар.

- Как убережешься? Да и переборки могут не выдержать. Вот если бы набить камеру каким-нибудь упругим пластиком...

- Неплохо, - согласился Нарев. - Пойдемте к синтезатору, попробуем поколдовать. Я вам помогу. Я всегда готов помочь тем, кто занят делом. На то я и существую.

Еремеев замялся.

- Я не мастер с ним обращаться.

- С синтезатором? Научу. А роботы пусть подождут. Им не свойственно нетерпение.

- Это я понимаю... - пробормотал Еремеев.

Он не добавил, что именно это ему и не нравилось. Футбол - игра веселая, заниматься им надо легко и приподнято. Роботы обучились мгновенно и сейчас владели уже неплохой техникой: смогли бы сыграть с клубной командой и, может быть, даже выиграть у нее с приличным счетом. Но играли они угрюмо, деловито, словно им было все равно - играть или ворочать камни. Что поделаешь - даже улыбаться они не умели, не было у них механизмов для этого. Приходилось мириться.

И все же они играли в футбол, их было целых две команды, полных команды, с запасными. Другого выхода у Еремеева не было: люди играть не хотели, хотя и пассажирам, и даже экипажу делать, по мнению футболиста, было совершенно нечего.

- Что-то давненько никто не заходит, - сказал Карский. Он уже свободно расхаживал по каюте, хотя и прихрамывал, но покидать ее пределы Вера ему не позволяла, и он подчинялся ей с удовольствием, как подчиняются только любимой женщине. Совсем обо мне забыли.

- Тебе их недостает?

Он улыбнулся.

- У меня есть ты...

Она была у него и, оказывается, в этом-то и заключалось счастье. Не погоня за молодостью (как думал он когда-то, далеко отсюда, с осуждением наблюдая подобные случаи со стороны), но просто забвение возраста, крушение всего, что могло разделять их. Природа, думал он, природа; кто различает возраст, кроме человека? Жив или мертв - вот что существенно: пока жив - жив! Счастье - это она. Глупы те, кто мечтает о чем-то ином. А вот ему повезло - не слишком рано, но он прозрел полностью.

-