Шрифт:
Закладка:
Уже давно, даже когда они еще навещали друг друга, их сотрудничество в сознании Дэнни закончилось. Хотя для Амоса – продолжалось. «Ты, кажется, намерен сделать мне предложение, которое я не могу принять», – писал Дэнни Амосу в начале 1993 года. Они оставались друзьями, однако находили отговорки, чтобы обсуждать научные проблемы. А свои проблемы держали при себе, так, что большинство людей полагали, что они по-прежнему работают вместе.
«У Дэнни есть новая идея, как сделать книгу, – писал Амос Варде Либерман в начале 1994 года. – Собрать несколько работ, опубликованных в последнее время каждым из нас, без связи или структуры. Идея, по-моему, довольно нелепая. Это будет выглядеть как собрание работ двух людей, которые когда-то работали вместе, а сейчас не в состоянии даже согласовать темы… Не то что писать, я и думать-то в такой ситуации не могу».
Возможно, Амос не мог дать Дэнни то, что тот хотел, потому что просто понятия не имел о его потребностях. А потребности эти были очень деликатными. В Израиле у каждого из них был огурец. Теперь Амос получил банан. Но банан не вызывал у Дэнни желания бросать огурец в лицо экспериментаторов. Дэнни не нуждался в вакансии в Гарварде или гранте для гениев от Фонда Макартуров. Они могли бы помочь – но только если бы изменили взгляд Амоса на него. Дэнни жаждал, чтобы Амос продолжал относиться к нему и его идеям некритично, как раньше, когда они оставались вместе в одной комнате.
В конце концов, что такое брак, если не договоренность об искажении восприятия другого человека по отношению ко всем остальным? «Я хотел что-то от него, а не от мира», – говорил Дэнни.
В октябре 1993 года Дэнни и Амос оказались вместе на конференции в Турине. Однажды вечером они пошли гулять, и Амос предложил обсудить новую проблему. Появился еще один критик их работ, немецкий психолог Герд Гигеренцер, который смог привлечь к себе внимание. С самого начала он топтал работу Дэнни и Амоса, утверждая, что они, сосредоточившись на ошибках ума, преувеличили его погрешности.
В своих выступлениях и статьях Дэнни и Амос неоднократно поясняли, что при помощи правил большого пальца ум довольно неплохо справлялся с неопределенностью. Но иногда допускал сбои, и эти особенные ошибки были интересны сами по себе и раскрывали внутреннюю работу ума. Почему бы не изучить их? Ведь никто не жаловался, когда вы использовали оптические иллюзии, чтобы понять, как работает человеческий глаз.
Гигеренцер атаковал их примерно под тем же углом, что и большинство других критиков. Но в представлении Дэнни и Амоса он нарушил общепринятые нормы ведения интеллектуальной войны – исказил их работу, чтобы мнимые ошибки звучали еще более фатально. Он также принижал или игнорировал их доказательства и самые сильные аргументы. Он сделал то, что порой делают критики: описал объект своего негодования так, как сам того хотел, а не так, каким он был на самом деле. А затем развенчал описание.
Во время прогулки Амос сообщил Дэнни: в Европе Гигеренцера хвалили за то, что он «противостоял американцам»; что странно, так как в данном случае американцы были израильтянами. «Амос твердил, что мы обязаны отреагировать, – вспоминал Дэнни. – И я сказал, что не хочу. Мы потратим много времени, и я буду злиться, а я ненавижу злиться. Но Амос ответил, что он никогда не просил меня ни о чем как друга, а сейчас просит». И Дэнни задумался: Амос действительно никогда ни о чем его не просил. Разве можно ответить «нет»?
Очень скоро он пожалел о своем согласии. Амос не просто хотел рассчитаться с Гигеренцером – он хотел уничтожить его. («Амос не мог упомянуть его имя, не добавив слова «слизняк», – говорил профессор Калифорнийского университета Крейг Фокс, бывший студент Амоса.) Дэнни не был бы Дэнни, если бы не пытался найти что-то хорошее в текстах Гигеренцера. Впрочем, это оказалось труднее, чем обычно. Он избегал даже посещения Германии до 1970-х годов. Когда он, наконец, там оказался, то, прогуливаясь по улицам, испытал странные яркие фантазии, что дома вокруг стоят пустые. Но Дэнни не нравилось злиться на людей; он умудрился не злиться и на нового немецкого критика.
В одном вопросе он даже ему сочувствовал. Гигеренцер доказал, что, изменяя простейший вариант проблемы Линды, он может привести людей к правильному ответу. Вместо того чтобы просить оценить вероятность одного из двух описаний Линды, он спрашивал: по отношению к какому количеству людей из 100 справедливо следующее утверждение? Когда участникам эксперимента давали такой намек, они понимали, что Линда скорее просто кассир в банке, чем кассир и активистка феминистского движения. Но Дэнни и Амос и так уже знали это: они описывали подобное, хотя и не очень подробно, в своей оригинальной статье.
В любом случае они не сомневались, что главное доказано – люди судят по репрезентативности. Их самые первые эксперименты, как и их более ранние работы, посвященные человеческим суждениям, показывали это достаточно ясно, хотя Гигеренцер даже не упомянул о них.
Он выбрал самые слабые доказательства и налетел так, как будто никаких других больше не существовало. Сочетая диковинную трактовку доказательств с тем, что особенно поразило Дэнни и Амоса – преднамеренным искажением их слов, Гигеренцер выступал и писал статьи с провокационными названиями типа «Как заставить когнитивные иллюзии исчезнуть». «Заставляя исчезнуть когнитивные иллюзии, он заставлял исчезнуть нас, – говорил Дэнни. – Он был одержим. Я никогда не видел ничего подобного».
Гигеренцер был стороником направления, известного как эволюционная психология, основным понятием которой было то, что разум человека отлично приспособлен к окружающей среде и, разумеется, не может быть подвержен систематическим ошибкам. Амос считал это понятие абсурдным. Разум скорее копировальное устройство, чем идеально разработанный инструмент. «Мозг, грубо говоря, запрограммирован обеспечивать максимальную определенность, какая только возможна, – сказал он однажды, обращаясь к группе деятелей с Уолл-стрит. – Он самым вероятным способом толкует данную ситуацию, а вовсе не представляет всю неопределенность данной ситуации». Разум, сталкиваясь с неопределенными ситуациями, напоминает швейцарский армейский нож. Он достаточно универсальный инструмент, чтобы выполнять свои задачи, но не идеально подходит ко всем задачам и, безусловно, далеко не полностью «эволюционировал». «Слушая эволюционных психологов достаточно долго, – говорил Амос, – ты перестанешь верить в эволюцию».
Дэнни хотел лучше понять Гигеренцера, возможно, даже связаться с ним. «Я всегда был более терпим к критике, чем Амос. Я склонен принимать другую сторону». Дэнни писал Амосу, что их критик находится во власти предубеждений
