– Остатки Ланкастеров и выскочки Вудвиллы, которых, по-видимому, поддерживал народ, возмущенный убийством принцев. Собственно говоря, их устроил бы любой, будь в его жилах хоть капля ланкастерской крови. Генрих был достаточно сообразителен, чтобы претендовать на корону в первую очередь «по праву победителя» и лишь во вторую – благодаря примеси ланкастерской крови. Его мать была всего лишь наследницей незаконнорожденного отпрыска третьего сына Эдуарда Третьего.

– А я знаю о Генрихе Седьмом лишь то, что он был фантастически богат и столь же фантастически подл. Помнишь чудесный рассказ Киплинга о том, как Генрих посвятил в рыцари одного ремесленника не за отличную работу, а за то, что тот сэкономил ему деньжат на каком-то украшении?

– Причем посвятил его ржавым мечом. Ты одна из немногих женщин, помнящих Киплинга.

– Я вообще необыкновенная женщина, во многих смыслах. Выходит, ты так и не узнал ничего нового о личности Ричарда?

– Нет. Я в таком же недоумении, как и уважаемый сэр Катберт Олифант, благослови его Господь. Единственная разница между нами заключается в том, что я понимаю это, а он – нет.

– Часто общаешься с моим кудрявым ягненочком?

– Не видел его ни разу после первой встречи три дня назад. Уже начинаю беспокоиться, не передумал ли он?

– Нет, что ты… Верность – это его знамя и кредо.

– Как у Ричарда.

– У Ричарда?

– Его девизом было: «Верность связывает меня».

Раздался робкий стук в дверь, и в ответ на приглашение Гранта в проеме возник Брент Кэррэдайн в своем невообразимом пальто.

– Я, кажется, помешал?.. Не знал, что вы здесь, мисс Халлард. Я там в коридоре встретил Статую Свободы, и ей казалось, что вы один, мистер Грант.

Грант без труда понял, что за Статуя Свободы встретилась посетителю. Марта заявила, что уже собиралась уходить и вообще теперь Брент стал более желанным посетителем, чем она. Потому она покинет их с тем, чтобы они спокойно исследовали душу убийцы.

Вежливо проводив актрису до двери, Брент уселся на стул с точно таким же видом, с каким англичанин усаживается за портвейн после того, как женщины выйдут из-за стола. Грант подумал, что даже влюбленный американец, наверное, чувствует подсознательное облегчение, оставаясь в чисто мужской компании. На расспросы Брента об Олифанте Грант ответил, что находит сэра Катберта весьма дотошным.

– Кстати, я обнаружил, кто такие Кот и Крыса. Они оказались вполне почтенными дворянами: Уильямом Кэтсби и Ричардом Рэтклиффом[49]. Кэтсби занимал пост спикера палаты общин, а Рэтклифф был одним из членов королевской парламентской комиссии по ведению мирных переговоров с Шотландией. Странно, как само звучание слов придает злобный оттенок простому политическому лозунгу. Боров был в гербе Ричарда. «Белый вепрь» – название пивной. Вы часто ходите по английским пабам?

– Конечно. По моему мнению, ваши пивные относятся к тем вещам, в которых англичане преуспели больше, чем американцы.

– Вы прощаете нам наши умывальники и ванны[50] ради возможности пить пиво в «Вепре»?

– «Прощаю» – это было бы крепко сказано. Скажем так: «Согласен не принимать во внимание».

– Очень великодушно. Однако вам придется не принимать во внимание и еще кое-что. Я имею в виду вашу теорию, что урод Ричард ненавидел брата за то, что тот был красив. По сэру Олифанту, горб Ричарда – всего лишь легенда, равно как и сухая рука. У него не было видимых признаков уродства, во всяком случае серьезных. Левое плечо у Ричарда было чуть ниже правого, только и всего. Вы не выяснили, кто был современным ему летописцем?

– Таких не существует.

– Вообще не существует?

– Не существует в нужном нам смысле. Все современники Ричарда писали о нем после его смерти, то есть уже для Тюдоров. Следовательно, они не в счет. Где-то есть современная Ричарду монастырская летопись, написанная на латыни, но я до нее пока не добрался. Одно я все-таки выяснил: автором жизнеописания Ричарда Третьего Томас Мор считается не потому, что написал его, а потому, что рукопись была найдена в его бумагах. Незаконченная копия некоего подлинника, который существует где-то в завершенном виде.

– Так-так… – Грант задумался о сказанном. – Она была сделана Мором?

– Да. Почерк его. Мору было тогда лет тридцать пять. В те дни, до широкого распространения книгопечатания, рукописные книги все еще копировались от руки.

– Значит, если все сведения исходят от Джона Мортона, то вполне вероятно, что и сочинил жизнеописание сам Мортон.

– Вполне.

– И это хорошо объясняет… непорядочность автора. Карьерист вроде Мортона не погнушается любыми сплетнями. Вам о нем что-нибудь известно?

– Нет.

– Так вот, Мортон начинал адвокатом, но потом переметнулся в священники и вообще отличался тем, что держал нос по ветру. Он стоял на стороне Ланкастеров, пока не стало ясно, что Эдуард Четвертый вновь занял в Англии прочную позицию. Тогда он помирился с Йорками, и Эдуард сделал его епископом Илийским и вдобавок викарием уже не знаю скольких приходов. Но после восхождения на трон Ричарда он поддерживал сначала Вудвиллов, а затем Генриха Тюдора и в конце концов получил от него кардинальскую шапку как архиепископ…

– Постойте! – вдруг прервал его Брент. – Конечно, я знаю Мортона. Это же он придумал «мортонову вилку». «Вы тратите мало, значит у вас много остается, – так как насчет денег для короля? Вы тратите много, значит вы очень богаты, – так как насчет денег для короля?»

– Да, тот самый Мортон. Никто не умел лучше его выжимать деньги для казны Генриха Седьмого. И я нашел возможную причину его личной ненависти к Ричарду задолго до убийства принцев.

– Да?

– Эдуард принял от Людовика Одиннадцатого крупную взятку и заключил с Францией невыгодный мирный договор. Ричард весьма отрицательно отнесся к этому – дельце и впрямь было позорное – и умыл руки. Но Мортон активно выступил и за договор, и за деньги. Даже получил от Людовика весьма приличную пенсию – две тысячи крон в год. Вряд ли он легко проглотил все нелестные высказывания Ричарда по этому поводу.

– Пожалуй, вы правы.

– И конечно, при гораздо более строгом Ричарде Мортону жилось похуже, чем при добродушном Эдуарде. Так что он занял бы сторону Вудвиллов даже без убийства мальчиков.

– Относительно этого убийства… – начал было молодой человек и замолчал.

– Слушаю вас.

– Относительно этого убийства, убийства двух принцев… Разве не странно, что никто не говорит о нем?

– Как это понимать: никто не говорит?

– Последние три дня я просматривал бумаги современников Ричарда – письма и тому подобное. И нигде ни слова о принцах.

– Быть может, люди просто боялись? В то время было опасно распускать язык.

– Хорошо. Тогда как вам понравится другой факт? Известно, что после битвы при Босворте Генрих созвал парламент, который по его