- Эй! - возмущенно восклицает Мышка. - Ты не помнишь мою тонкую талию? И мои стройные бедра?

- Ну…

- Они где-то здесь! Под этим дирижаблем.

Она гладит себя по животу.

- Ну, раз они там, значит, мы с ними скоро встретимся.

- А если нет? - Мышка испытующе смотрит на меня.

Я знаю этот взгляд. Он означает: будешь ли ты меня любить, если я останусь толстой?

- Я люблю все твои килограммы и складки, сколько бы их не было, - пылко отвечаю я.

Тут главное - ответить с чувством, но при этом не сказать лишнего. Блин, похоже, у меня не получилось...

- Какие еще складки? - вопит Мышка. - У меня нет складок! Я что, похожа на свноматку?

- Ты похожа на Мышиную королеву. Ты такая уютная, мягкая, теплая… Я прекрасно понимаю Алиночку с Антохой. Я бы тоже не хотел из тебя выбираться…

* * *

- Началось, - говорит Мышка.

Я подскакиваю, мгновенно проснувшись. Вижу ее, сидящую на кровати с прямой спиной. Глаза открыты, лицо серьезное и сосредоточенное, губы шевелятся.

- Двадцать секунд, - говорит она.

- А интервал? - вскакиваю я.

- Минут десять-пятнадцать.

- Чего ты раньше меня не разбудила?

Я уже бегаю по квартире, на ходу натягивая штаны и рубашку, хватая то сумку, то рюкзак.

- Да я только что поняла, что мне не кажется.

- Как ты? - я опускаюсь на колени перед животом своей жены.

- Хорошо.

- Больно?

- Терпимо.

- Мышка…

Я сжимаю ее руку. Целую мягкую ладошку.

- Поехали, - говорит она.

Я поднимаю ее, мы идем в прихожую, я завязываю шнурки на ее любимых кроссовках. Руки у меня не дрожат. Зато сердце в груди как будто балансирует на натянутой проволоке, постоянно теряя точку опоры…

- Все будет хорошо, - беззвучно шепчу я.

* * *

- Дыши, - говорю я Мышке.

- Я дышу.

Из ее груди вырывается слабый стон.

- Я мороженку хочу, - выдыхает Мышка.

И я срываюсь с места, оставив ее с медсестрой. Знаю, что в холле больницы есть магазинчик. Прилетаю обратно, вручаю Мышке эскимо на палочке, пломбир в стаканчике, фруктовый лед и ее любимое “Бородино” в глазури. Мышка выбирает пломбир. Медсестре я отдаю эскимо, сам беру фруктовый лед.

В палату заглядывает врач.

- Как тут у нас дела?

Смотрит, как мы все трое облизываем мороженое, и смеется.

- Это вам, - я вручаю ему “Бородино”.

- А знаете… не откажусь. Вкусно, кстати.

- А-а-а! - стонет Мышка.

Я забираю у нее недоеденное мороженое. Роняю. Пытаюсь ее обнять. И поцеловать. Но она кусает меня за губу. А потом лежит, откинувшись на подушку, с капельками пота на лбу, такая маленькая, замученная и несчастная, что я чувствую: сейчас разревусь от бессилия. Я ничем не могу ей помочь!

- Где мое мороженое? - раздается ее голосок.

- Я его уронил…

- Тогда сделай мне массаж!

Я массирую ей ступни каждый вечер, смазываю их детским кремом и упаковываю в хлопчатобумажные носочки - так Мышке лучше спится. И сейчас эта привычная домашняя процедура успокаивает нас обоих… Или только меня?

* * *

Меня выгнали! Не пустили на роды. Еще и нашатырку под нос сували… Да не собирался я в обморок падать! Просто, когда во время очередной схватки Мышка не застонала, а закричала, я схватился за штатив с капельницей. И чуть не уронил всю конструкцию. Идиот… А потом еще сшиб тумбочку. Сам не знаю, как это получилось.

Но я в порядке! Мне-то что. Это Мышка умирает от боли…

Но на меня рявкнули, меня вывели и попросили не путаться под ногами.

- У нас тут двойня! - сердито буркнула медсестра.

И я заткнулся. Я не хочу быть помехой. Я просто категорически против того, чтобы Мышка страдала!

Стою у двери родовой. Слышу ее стоны. По спине стекает холодный пот. Зубы свело судорогой. Руки нервно сжимают телефон - сам не знаю, зачем верчу его в руках. Он аж скрипит от моего давления…

Мышкин стон.

- Тужься!

Еще стон. Да что они там с ней делают?!

- Головка показалась.

Что?!

- А-а-а! - кричит Мышка.

И к ее голосу присоединяется еще один голосок. Тонкий, пронзительный, как мини-сирена…

Я дергаюсь в дверь.

- Мальчик, - говорит мне медсестра.

И выталкивает обратно. Но я успеваю его мельком увидеть. Маленький, красный, с распахнутым ртом и пуповиной. Боже… Это правда? У нас родился сын…

- А где девочка?

- На подходе.

Я снова снаружи. Снова слышу Мышкины стоны и по интонации понимаю, что она совсем ослабла. Моя девочка… Моя маленькая Мышка… Да когда уже это закончится?!

Как будто в ответ на мои мысли раздается второй писк. Тоже тонкий, но не такой пронзительный. Мягкий, как кошачье мяуканье. Дочка. Моя девочка…

Я врываюсь в палату. Бросаюсь к Соне. Обнимаю ее. Заглядываю в ее помутневшие от боли глаза.

- Как она? - спрашиваю врача.

- Я хорошо. Почему ты его спрашиваешь, а не меня?

Я целую ее мокрый лоб. Соленые губы. Мягкую ослабшую ладошку…

- Папаша, хотите подержать сына?

- Да!

Мне вручают сверток, из которого торчит красное сморщенное личико. И крошечная, но уверенная ручка, сжатая в крепкий мужской кулачок.

- Красивый, - выдыхаю я.

- Красивая… - одновременно со мной шепчет Мышка.

У нее на руках наша дочка. Я смотрю на нее. Почти такое же сморщенное личико, но более утонченное и изящное. Носик - такая миленькая крошечная пуговка…

- Они настоящие! - вырывается у Мышки.

- Ты их родила.

- А ты их сделал, - улыбается она.

- Это было приятно. А тебе было больно…

- Мне? Да вообще ерунда!

- Вот так оно и бывает, - замечает медсестра. - Они уже через минуту не помнят про боль. И