– Думаю, такой у нее был способ справиться с травмой, – продолжила Княжина. – Люди так иногда делают: подавляют самые страшные воспоминания. Но это не тот случай, когда она могла забыть, и все. То, что Виктория рассказала вам, скорее всего, является воспоминаниями другого человека, пересказанными ей. А может, поданными как единственная правдивая версия случившегося… Виктория ничего не помнит, но смутно догадывается, что дело обстояло не совсем так. Подавленные воспоминания ведь не стираются, как компьютерные файлы, они просто уходят в подсознание.

– Так что… что там случилось на самом деле? – спросил Роман.

Ему нужно было знать. Даже если он не имел на это права.

– Это все произошло на перекрестке. Я подъезжала к нему по одной из улиц и видела ту троицу издалека. Две молодые женщины что-то бурно обсуждали, мальчик цеплялся к одной из них – но не к Виктории. Он находился возле своей матери. Он просился на руки.

– Виктория считает, что толкнула его…

– Этого не было, – твердо произнесла Княжина. – Я видела, как мальчика раздраженно оттолкнула от себя мать, чтобы он не мешал ей спорить, брать его на руки она не хотела. Возможно, платье берегла – она была одета очень нарядно, еще и туфли на каблуках… Ребенок побежал в сторону, но не к Виктории. Он направился на детскую площадку.

– Но как он тогда оказался на дороге?

– Он выбежал… – Голос Княжиной наконец дрогнул. В глазах блеснули слезы, психолог поспешно отвернулась, но Роман их все равно заметил. Похоже, даже десять лет не смогли ее исцелить. – Уж не знаю почему, этот момент я пропустила – я стояла на перекрестке. Я думала, что ребенка на дороге не окажется, но, когда повернула, он выскочил мне под колеса. Скорость была небольшая, вот только… много ли нужно маленькому мальчику? Одно я могу сказать точно: когда это случилось, он был достаточно далеко и от Виктории, и от своей матери. Никто его не толкал.

– Вы сказали, что мальчик выжил… откуда вам это известно?

– Я следила за ходом суда, хотя и не присутствовала на заседаниях. Понимаю, это не совсем правильно, но тогда я была в таком состоянии, что мое присутствие не привело бы ни к чему хорошему. Не думайте, что из-за этих привилегий я не была наказана.

– Я так и не думал, – сказал Роман. Он не стал уточнять, что сейчас думал вообще не о ней. – Так что случилось с мальчиком?

– Он сильно пострадал, но в живых остался. Я перевела его семье максимальную сумму, какую только могла. После этого сосредоточилась на собственном психическом здоровье. В следующий раз я услышала об этой семье, когда выяснилось, что они собирают на лечение ребенка. Я снова перевела деньги, это можно было сделать анонимно благодаря публичному сбору средств, организованному кем-то из родственников.

– То есть мальчик жив и здоров?

– Мальчик мертв, – еле слышно ответила Княжина. – Он умер во время операции, но никак не в результате аварии. У него обнаружились проблемы со здоровьем, врожденные, которые просмотрели врачи. Я специально это уточнила – мне было важно определить степень собственной вины.

– Думаю, это было важно и Виктории… Но почему тогда она считает, что убила ребенка? Мне показалось, что она не врет… И Алла сказала, что родня называет ее убийцей.

– Вы задали вопрос – и сами дали ответ. Вероятнее всего, именно родственники внушили Виктории чувство вины за случившееся. Не сама же она придумала, что толкнула мальчика под машину! С тех пор прошло десять лет, и все эти годы она жила с чувством вины. Я не могу точно утверждать, что она думает и чувствует, но… Сегодня днем мне показалось, что Виктория вас искренне любит. Она хотела вернуться к вам и была с вами счастлива. Та резкая смена настроения, о которой вы рассказали, может оказаться продиктована как раз чувством вины. Человек, которому внушили мысль о том, что он виновен, будет наказывать себя сам – в первую очередь отказом от того, чего ему больше всего хочется.

И ведь это Княжина еще не все знала! Роман так и не рассказал ей о татуировке и шрамах на животе Виктории. Он не мог точно утверждать, что одно связано с другим, но интуиция подсказывала: это звенья одной цепи. То, что заставило Викторию смотреть на него волком и бежать прочь.

Она должна была рассказать!.. И все же, возмущаясь из-за этого, Роман вынужден был признать: он понимал, почему она промолчала. Не факт, что на ее месте он решился бы заговорить.

Градов еще не во всем разобрался, но точно он знал только одно: он не готов вот так просто поставить точку. Знать бы еще, что делать дальше… Охранники пока не звонили, значит, Виктория не покинула территорию курорта. Может, она и вовсе решила не ехать в грозу? Тогда вернуть ее окажется проще, чем он ожидал!

Но только Роман позволил себе поверить в это, как смартфон, будто ожидавший подходящего момента, запиликал, завибрировал, отражая на светящемся экране служебный номер охраны поселка.

Значит, все пропало. Она уже уехала, а ему еще нужно добраться до машины… Он не успеет. Не сегодня так точно.

Отвечать на вызов вообще не хотелось, но Роман понимал, что охрана от него не отстанет. Он же сам отдал распоряжение!

– Слушаю, – сухо произнес он. Что бы он ни чувствовал сейчас, сотрудников это точно не касалось.

– Роман Андреевич, мы по гостье этой, Илларионовой, которую вы просили отслеживать. – Охранник почти кричал, стараясь перекрыть шум дождя и близкий гул грома.

– Она проехала мимо?

– Не проехала она. Просто Сереге Герасимову показалось, что он какой-то грохот в лесу услышал… Как будто взрыв, но понятно же, что взрыва в лесу быть не может…

Роману казалось, что больнее ему уже не станет, предел достигнут. Он ошибся.

– Что вы обнаружили? – поторопил он.

– Не послышался нам грохот, это машина в дерево врезалась. Не взорвалась, вы не подумайте!

– Ее машина?

– Да, судя по нашим записям, ее.

– А сама она… что с ней? – тут уже даже у Романа не получилось говорить спокойно.

– Говорите громче, Роман Андреевич, тут ни черта не слышно!

– Что с ней? – крикнул он. Это, естественно, заставило всех посетителей кафе уставиться на него, но Роману было плевать. – Она жива?

– Да уж наверно, потому что здесь ее нет, дверца открыта… Похоже, она куда-то ушла.

– Зачем ей уходить от машины?

– А кто ж ее знает? Тут на руле