Пидмонт, Северная Каролина

На Альме было розовое платье и крошечная вуаль, спадавшая на глаза. В закатном свете ее волосы отливали красным еще сильнее, чем обычно; двери амбара стояли распахнутые, несмотря на холод, чтобы гостям было видно золотое небо над полями за фермой.

Ее плечи под вязаной накидкой были оголены, скулы и губы отсвечивали бронзой, и Диана ждала ее у входа с сестрами, с собакой Принцессой, которой по случаю повязали розовый бант. Гости обернулись и стали смотреть на Альму так, как не стали бы смотреть на Диану, но ее это не задело. Для ощущения чуда достаточно было просто знать, что это она ждет Альму, и потом, Диана знала, что хорошо выглядит в простом белом платье по колено. Она сливалась с сестрами, тоже в белом. На Ноэль было платье в пол, на бедре она держала новорожденную Агнес, наряженную в белые кружева. Платье Маргариты напоминало белый халатик с глубоким вырезом и едва прикрывало бедра, а на талии завязывалось огромным бантом. Никогда они не были так похожи, все трое, и их самих поражало, как заметно их родство на фотографиях, для которых они позировали у амбара перед церемонией. Про них никогда не говорили, что они похожи; наоборот, иногда говорили, что они так непохожи, будто у них разные родители. Но при этом освещении, в белых платьях, не могло быть сомнений — они рождены одной кровью.

Вот она, первая радость этого дня — позировать с сестрами, чувствовать, что они собрались вместе ради нее. На нескольких снимках она держала свою племянницу, и маленькая Агнес сжимала в кулачке ее кудри. Бабушка Альмы — парикмахерша, привезла из Бронкса все свои принадлежности. Утром в их домике, пока они пили кофе и боялись опоздать, она сделала прически всем сестрам и Альме тоже. Маргарита то снимала их на телефон, то красилась, а потом сама вызвалась провести всем коллективную дыхательную практику.

Вторая радость пришла теперь, когда она смотрела, как Альма вышагивает ей навстречу, и тюльпаны у нее в руках кажутся такими невыносимо алыми, как будто они сейчас загорятся. Свадьбу устроили скромную, не больше семидесяти человек, в амбаре — перед приемом все просто помогут переставить стулья, чтобы освободить место для танцев.

Лэйси-Мэй с Хэнком сидели в первом ряду, она в белом костюме с юбкой и новыми рыжеватыми волосами, он — в пиджаке. Когда священник спросил, кто выдает Диану замуж, они оба встали, и Диана увидела, что Хэнк плачет. Она послала ему воздушный поцелуй, он в ответ помахал мокрым носовым платком.

Всю проповедь о верности и доверии, о том, как необходимо милосердие в любой связи, особенно в браке, они с Альмой держались за руки. «Отче! прости им, ибо не знают, что делают», — сказал священник. Потом прочли стихотворение, Альмино любимое, они обменялись кольцами и произнесли клятвы. Эти обещания обе давным-давно дали и сдержали, но произнести их вслух, прилюдно — Диану это будоражило. Она поцеловала Альму, прижала ее к себе; собака просунула нос между их коленями.

Началась вечеринка, все танцевали под хип-хоп девяностых и романтическую сальсу, «Wagon Wheel» для жителей Каролины. Альма с Дианой кормили друг друга ванильно-розовым тортом. Они обе подбросили букет. Маргарита и Ноэль произнесли тосты, Хэнк покрутил худенькую Лэйси-Мэй на дубовом полу, и каждый раз, когда музыку включали слишком громко, собака лаяла. Диана с Альмой даже не делали вид, что должны танцевать с кем-то еще, хотя Диана танцевала не очень хорошо, особенно сальсу. Альма увела ее на другую сторону зала. Они склонились над маленькой Агнес, соприкасаясь головами, и засюсюкали, с балок на потолке свисали красивые фонарики. Про Робби не говорили, хотя он не въехал в мотель, который ему забронировали, даже не позвонил. В кои-то веки Диана не думала, что он мертв, — он был он, где-то еще, как всегда.

Только один раз она чуть не упомянула его отсутствие, когда шепнула на ухо Альме: «Сегодня было как-то незаслуженно прекрасно», и Альма нахмурилась и сказала: «Ты чего? Мы заслуживаем счастья».

Никто не продумал рассадку, поэтому Нельсон оказался за одним столом с работниками собачьего садика. Они все время пили бурбон и повторяли фразы типа «Я так и знал» или «Они так друг другу подходят» про Альму и Диану. Они спросили Нельсона, откуда он знает молодоженов, и он честно ответил, что Ноэль его бывшая жена. Они взглянули на малышку Агнес, на ее белую кожу и слишком рыжие волосы, и сообразили, что между ними все кончилось не слишком хорошо. Они притворялись, что им интересна его работа, спрашивали, снимает ли он на свадьбах, а когда он ответил, что он не такой фотограф, перестали обращать на него внимание. Нельсон допил бокал вина, налил себе еще один и старательно изображал, что занят своей едой — креветками и кашей, — а не Ноэль.

Под складками ее платья виднелся мягкий живот. От постоянных купаний кожа у нее стала грубее, волосы, завязанные в тугой пучок на макушке, совсем выгорели. Девочку передавали с рук на руки то тетям, то Инес, самой давней подруге Ноэль по колледжу, которая была с ней в качестве пары. Они с Нельсоном вместе стояли в очереди за едой, и она была с ним вежливо-любезна. Ему стало ясно, что они потеряли всякую связь, какая у них была; Инес твердо хранила верность Ноэль. И хотя он не испытывал особой привязанности к Инес, он знал ее так давно, что казалось, она всегда будет в его жизни: они будут периодически видеться на днях рождения, праздниках, а когда-нибудь и на похоронах. И теперь так странно было видеть, что они стали чужими друг другу.

Еще страннее было находиться среди Вентура и Гиббсов. Они так долго были его семьей, пусть и отдаленной. Несмотря на его презрение к Лэйси-Мэй, их связь не была хрупкой — скорее, как у Ноэль, это была дурная, но крепкая связь. А кто он им теперь? Ноэль порхала от сестры к сестре, от Альмы к ее родственникам из Нью-Йорка, к матери, к Хэнку. Она была по-прежнему привязана к ним, неважно, сколько лет они не общались. Она никогда их не потеряет, тогда как его отрезали так легко, так быстро. Для него больше не было места.

Когда он только пришел, она обняла его мимолетом. Она снималась с сестрами и отошла на секунду, чтобы поблагодарить его за то, что пришел, а потом вернулась обратно в кадр. Он не видел ребенка вблизи; девочка сидела у Маргариты на руках, и та смотрела на него мрачно. Вид у нее был неприветливый: голые ноги, лицо раскрашено, как боевой щит.

Он впервые был на свадьбе без Ноэль. Раньше, когда они ходили на свадьбы, его она просила подержать бокал, ему говорила «я пошла в туалет». Это она напоминала ему не пить много, она макала палец в крем на его куске торта, не спросив разрешения, без малейшего сомнения, что она имеет на это право. Теперь он пил один бокал за другим и ждал, когда можно будет поговорить с ней наедине. Ее постоянно окружали доброжелатели, сестры, ребенок. Никогда еще он чувствовал себя таким оторванным ото всего.

Он старался игнорировать, что работники «Четвероногих друзей» его игнорируют, когда кто-то похлопал его по плечу. Он обернулся и увидел Адиру, полную, красивую, в бордовом платье с воланами на плечах.

— Джи, ничего себе, — сказала она и обняла его.