— Покажем, покажем, - упрямо продолжил ворчать Лошадкин.

Сектанты удалились, до перестрелки не дошло, но недовольны остались не только они.

— Ты что творишь? – сердито спросил Нессайя.

— То, что считаю нужным, - спокойно ответил Лошадкин. – У вас есть программа действий, как добиться расположения храма Ушедших? Излагайте.

— Какого еще рас…, - глаза Нессайи сверкнули.

Не стал говорить о воровстве баз и что надо бы уносить отсюда ноги. Михаил, в свою очередь, не стал говорить о том, что сектанты явно готовы прибить наемников и принести их в жертву. Нессайя удалился, сердито топая и потрясая пузом, а Михаил пошел домой, к Дионаре.

Вот уж кому следовало бы возвести храм и сейчас Михаил собирался поклоняться ее телу!

Глава 37

В ночи Михаил проснулся, снедаемый каким-то странным чувством. Поднялся тихо, оделся и вышел наружу, замерев в первое мгновение, словно ему врезали по лбу. Три луны заливали все вокруг сочетанием разноцветных отблесков, словно создавали ореол вокруг пирамиды, которая тоже светилась. Мертвенная тишина и холодок вокруг, впору было превращаться в оборотня или просто выть на луну. На луны.

Лошадкин помялся, и понял, что тут нужно или выть, или курить и писать стихи, или совершить прогулку, например к пирамиде. Так он и сделал, попутно ощутив, что за ним наблюдают. Пираты возвели себе поселок быстро, из типовых блоков, не особо думая об эстетике и удобствах, но сканеры и камеры поставили, как и живых наблюдателей, в дополнение к электронике.

Михаил ожидал оклика, но его не прозвучало.

Он вышел за условную "границу" поселения (заборов, конечно, никто не возводил) и пошел к пирамиде, оставляя жилье сектантов по левую руку. По правую высились горы и Михаила немного тянуло туда. Будь он один, может и сбежал бы туда, дождался вырезания пиратов сектантами и потом вышел бы, прибился к ним и улетел прочь.

Идиотский, глупый план, не иначе как навеянный трехлунием.

Сектанты! В жопу сектантов! И пиратов туда же, пусть там подерутся и последний умрет от ран. Под ногами похрустывали какие-то местные веточки или камушки, трава, Михаил шаркал ногами, словно пытался оживить, разогнать мертвенную пустоту вокруг. Затем манопа подсказала ему, что впереди кто-то живой.

— Кудый-т! - раздалось не совсем понятное.

Словно дальний родственник Бырга, оживший камень с глазами, поросший мхом и нацепивший... нет, разрисовавший себя в стилистике "Священных писаний", выскочил из травы и теперь целился в Лошадкина.

— Иду восхититься Ушедшими и их творениями, - произнес Михаил.

— Човой-т? Ты не товой-т!

— К храму нельзя приближаться ночью? - поинтересовался Лошадкин. - Не расскажете, почему?

— Товой-т! Наглый самка!

— Полегче, приятель, я же не называю тебя камнем, - притворно обиделся Михаил.

— Не камень-т! Сам-т! Плохой-т!

— Плохой, - согласился Михаил, садясь прямо на траву и подгибая ноги. - Сегодня у меня ничего не вышло, хотя я пытался раскрыться навстречу величию храма Ушедших. Но все мы когда-то были плохими.

— Човой-т?

Камень держал Лошадкина под прицелом, при этом наполовину прикрывал глаза - глаза ли? - словно боялся, что Михаил в них плюнет.

— Живые рождаются, не зная об Ушедших, - философски заметил Михаил, указывая на пирамиду и в небо.

Он откинулся и теперь полулежал, опираясь на одну руку. Отрегулировал скафандр и больше не ощущал холодка, и легко можно было бы вообразить, что он на Земле, в каком-нибудь походе на природу. Лежит и философствует в ночи, глядя на звезды. Здесь, на этой планете, их было видно в разы, если не на порядок больше, чем с Земли и это только усиливало ощущение величия.

Безбрежности космических просторов, перед которыми любой живой был даже не пылинкой, а атомом. кварком, или что там было еще меньше кварка. И в то же время, эта подавляющая бесконечность опять подхватывала и возносила Михаила, возвышала мыслями о том, что живые в космосе летают, действуют, любят, сражаются и преобразуют эту самую бесконечность.

— Раз не знают, как я, то, стало быть, они плохие. Затем они вырастают, и кто-то узнает об Ушедших, пытается стать лучше и некоторые становятся.

Камень молчал долго, очень долго. Михаил окончательно лег и просто смотрел в небо, ощущая какое-то странное умиротворение в душе. Потому что он был с Дионарой? Возможно. Ему следовало бы тогда беспокоиться о ней и остальных, строить планы на взлом баз сектантов, переживать из-за загадки храма и что будет дальше.

Но вместо этого он ощущал полное умиротворение и странную уверенность, что все будет так, как он захочет. Не сразу, не полностью, но будет. Словно сама вселенная должна была уступить его спокойствию и воле.

— Я был плохой-т? - спросил камень, словно в недоумении.

— Не знаю, - откликнулся Михаил. - Возможно, ты родился сразу со знанием об Ушедших?

— Наша-т память не так-т.

Лед оказался сломан, и они разговорились, если так можно было назвать эти философствования Лошадкина и короткие не всегда понятные реплики, слова в которых зачастую заканчивались на т. Камня звали примерно как Бырга - язык сломаешь, и Михаил про себя так и продолжил звать его Камнем. Тот поклонялся Ушедшим, как и прочие сектанты, и особенно восхищался вот этими пирамидами-храмами. По мнению Камня, только боги, всесильные создания, могли сотворить такую идеальную красоту.

Попутно Михаил ознакомился с взглядом секты на Ушедших - по их мнению, боги ушли, оставив свои творения для того, чтобы живые восхищались ими тянулись к прекрасному. Как Камень к пирамиде. Ушли - Ушедшие, но это не означало, что они умерли, тогда они были бы Умершие.

Услышав эту нехитрую сентенцию, Михаил едва не поперхнулся.

— Ушли куда? - спросил он, не особо рассчитывая на ответ. - Зачем?

Ответ оказался ожидаем, ушли, чтобы творить пирамиды там, где их еще не было. Им не требовалось молитвы и поклонение, но они оставили возможность связаться с ними, если бы живые разгадали их тайны.

— Или сами стали бы богами, - небрежно заметил Лошадкин.

Камень неожиданно разволновался, даже глаза приоткрыл, словно не мог поверить услышанному.

— Как-т стать бог? - защелкал камень. - Стать Ушедший-т?

— Раз мы пока еще здесь, то было бы правильнее стать Неушедшим, - добродушно заметил Михаил.

— Быть-плохой-т! Стать бог-т?

— Такова жизнь, мой каменный друг, - философски заметил Михаил. - Она