другие жители городов Кении и Танзании, вступавшие в межплеменные браки. Настоящим я требую, чтобы в соответствии с вашим же собственным решением народу самбуру были предоставлены такие же права на Килиманджаро, что и народу масаи. Этот аргумент они обсуждают до сих пор. Впрочем, хотя эти бомбы с часовыми механизмами могут взорваться спустя много десятилетий, сейчас они вреда не причинят. У нас мир, который нужно заселить, и много насущных проблем. Одна из самых актуальных – проблема экономики. Горожане пользуются деньгами и кредитками, а скотоводы – скотом. Совет старейшин обязан зафиксировать цену одной коровы, чтобы они могли торговать друг с другом. Скотоводы не делают накоплений и инвестиций; горожанам негде держать скот, даже пожелай они этого. Поскольку мы не хотим принуждать обоих принимать чужеродный для них образ жизни, придется изыскать вариант, устраивающий обе стороны. Работа историка – не только делать записи о событиях, но и учиться на них. Я знаю, что, какую бы цену ни устанавливал совет старейшин, горожане объявят ее завышенной, а скотоводы – заниженной. Тем не менее, когда они устанут препираться, совет установит цену, и обе стороны согласятся с ней, поскольку апеллировать им больше не к кому, и еще одна потенциальная преграда на пути к Утопии исчезнет. А есть еще и проблема языка. Когда человек из народа самбуру заявил, что они, как и мы, некогда говорили на языке маа, он был прав настолько, насколько это возможно. Однако сейчас более девяноста пяти процентов масаи пользуются суахили, языком межнационального общения всей Восточной Африки, а девяносто процентов владеют английским, который в свое время был официальным языком Кении и по сей день активно используется для нужд бизнеса, торговли или дипломатии. Каким языком должны пользоваться мы? Если мы останемся пуристами и ограничимся маа, нас никто не поймет вне нашего мира. Если заговорим по-английски, это будет означать, что мы перешли на язык бывших врагов. Если выберем суахили, окажется, что мы будем говорить на языке, который нам не родной и при этом не используется ни в Эвтопическом Совете, ни на бóльшей части Земли. Мы не предвидели такой проблемы, но вскоре придется ее решать. На мой взгляд, наилучшее решение проблемы – игнорировать ее. Если говоришь на языке, понятном аудитории, то обеим сторонам неважно, что это за язык, а если слушателям этот язык непонятен, то, согласно здравому смыслу, участники беседы перепробуют другие наречия, пока не остановятся на понятном всем. Восхитительное время! Даже несмотря на эти болезненные процессы взросления. Мне кажется, что у нас они выражены не так резко, как на большинстве других эвтопических миров. В мои обязанности входит не только хранить нашу историю, но и помогать своему народу учиться на ошибках других миров. Например, я узнал, что Кириньяга, как и многие другие миры, учат нас, что опасно полагаться на очевидную мудрость одного человека вроде Корибы. На Килиманджаро такого не произойдет. Каждому есть что предложить, и лидеры нашего народа выставили бы себя дураками, не прислушавшись. Например, у масаи лучшие в Восточной Африке врачи, и некоторые из них решили переселиться на Килиманджаро, так что в каждом из пяти городов оборудован самый современный госпиталь. От мундумугу на Кириньяге ожидали, что он исцелит любую хворь; наши же пациенты располагают доступом к услугам квалифицированных специалистов. Бессчетные века наш народ жил в гармонии с природой. Поэтому мы создали два крупных природных парка и населили их клонами давно вымерших носорогов, бегемотов и равнинных животных, с правильным количеством хищников, чтобы численность травоядных не выходила за пределы, разумные для парков, и не падала настолько, чтобы невозможно было заменить тех, кто станет добычей львов, леопардов и гиен. Наши парки будет окружать силовое поле, чтобы ни травоядные, ни хищники не выбирались за их пределы и не беспокоили скотоводов. Вероятно, самым важным усовершенствованием стало почти полное истребление мух. Хижины скотоводов построены из навоза, да и по всем маньятам его хватает. Навоз привлекает мух, а те часто разносят заразу. Мухи вездесущи и доставляют крайние неудобства, они так и норовят укусить в глаз, и от их укусов в прошлом ослеп не один ребенок масаи. Наши химики взялись за работу – и вот она, планета без единой навозной мухи. Многие уже переселились туда, и через два дня будут завершены последние города, озера, реки, пастбища и маньяты. В землях скотоводов предусмотрели даже небольшую часовню для тех, кто исповедует христианство. Всего через сорок восемь часов наша Утопия будет, говоря словами Техподдержки, открыта для использования. Жду не дождусь этого мига…

2. Утро на Килиманджаро

2235 год

У нас уже столько запросов на гражданство, что я снизил свой прогноз: тестирование потенциальных иммигрантов на «чистоту» их крови начнется не позднее чем через десять лет. Города уже практически наполовину заселены. О маньятах судить сложнее, поскольку скотоводам доступны все пастбища и стада распределены по всей площади. Надеюсь, после прибытия новых граждан не возникнет проблем с дальнейшим распределением пастбищ. Первые восемь месяцев все шло более или менее гладко. Было несколько территориальных споров, но поскольку территорий у нас в избытке, то решение было найдено быстро. Как я и предвидел, жалобы на несправедливый обменный курс головы скота оказались поистине нескончаемыми, но в итоге обе стороны приняли предложенную советом цифру. Одной из непредвиденных проблем оказался курс самого шиллинга. Поскольку шиллинги – валюта Кении и Танзании, то было решено, что их будут использовать и на Килиманджаро. Тут-то и начались сложности. Кенийский шиллинг дороже танзанийского, поэтому, когда стоимость коровы была приравнена к семистам шиллингам, скотоводы отказались принимать танзанийскую валюту и заявили, что согласны рассчитываться только в кенийских шиллингах. Стало ясно, что новому миру нужна своя валюта, и так возник шиллинг Килиманджаро. Мы не обладали должным опытом в подобных делах и создали себе новую проблему. Нельзя просто взять и напечатать шиллинги, иначе цена им будет не выше бумаги, из которой они сделаны. Их необходимо чем-нибудь обеспечивать: золотом, серебром или какой-то другой валютой. Мы решили привязать нашу валюту к кенийскому шиллингу, поскольку именно с ним большинство привыкло иметь дело на Земле. Любой иммигрант получил право обменять свои кенийские шиллинги на шиллинги Килиманджаро по фиксированному курсу. Казалось, что найдено достаточно простое решение. Но тут Кения вошла в рецессию, и кенийский шиллинг, привязанный к британскому фунту, внезапно обесценился примерно вдвое относительно курса на момент привязки нашей валюты. Вскоре после этого некоторые жители Килиманджаро посетили своих родственников в Кении и вернулись с полными карманами девальвированных кенийских шиллингов; так