– Не совсем понимаю, в чем вы меня вините, Карл Иванович, – проговорил молодой архитектор, водя карандашом по листу и отмечая пунктирной линией выполненный участок карниза. – Я здесь делаю все не по воле своей фантазии, а по требованию высочайшего заказчика, и если все-таки немножко фантазирую, то разве так уж дерзко? Барокко, вы говорите? Нет его здесь. Есть воспоминание о нем.

– Пожалуй что! – засмеялся Росси. – Воспоминание… Кто знает, в каком направлении будет развиваться дальше наша культура и какие, соответственно, формы продиктует она архитектуре? Ничто ведь не ново, Август Августович, все уже было, только было немножко другим. И я вас ни в чем не виню, что вы! Напротив, я радуюсь, что вы предвосхищаете новое. Надо искать его, покуда есть возможность выбора, пока время предлагает, а не диктует.

– Я пока ничего не ищу за пределами классицизма, – возразил Огюст. – Он тесноват для воображения, это верно, но зато воистину благороден.

– Но и скуповат. – Карл Иванович подошел к укрытому бумагой камину, отогнул серый лист и провел рукой по бледной мраморной доске. Ого, какой колорит вы здесь даете! Смело и изысканно, ей-богу! Пять цветов и никакой пестроты! Научите меня так подбирать камень.

– Перестаньте, сударь! – рассердился Монферран. – Нечего льстить, я не закаркаю, и сыра у меня во рту нет. Учусь я у вас, а не вы у меня, и я вас просил прийти взглянуть на все это, чтобы вы посоветовали что-нибудь, а не пели мне дифирамбы. По-вашему, здесь все хорошо?

– Нет, – с живостью обернулся к нему Росси, и черные глаза его еще раз стремительно скользнули по всей комнате. – Если уже вам угодно мое мнение, то вот здесь я бы на вашем месте…

Говоря это, он подхватил молодого человека под руку и шагнул с ним к высоким дверям спальни, вытягивая палец, чтобы на что-то указать.

И тотчас, словно повинуясь взмаху его руки, дверь вдруг растворилась, и оба архитектора невольно отпрянули назад, ибо в дверном проеме перед ними предстал его императорское величество Александр Первый. Увлеченные разговором, Росси и Монферран не услышали шагов по ту сторону двери.

Государь император вошел в комнату своей обычной непринужденной походкой. Он улыбался, может быть, не потому, что был весел – просто хотел скрыть задумчивость и показать всем, что он в добром настроении. Приотстав на полшага, за царем скользил частый его спутник, министр двора граф Аракчеев, и, наконец, последним в дверях показался Бетанкур, который, тоже улыбнувшись, но только совсем другой, теплой и чуть насмешливой улыбкой, кивком головы приветствовал своих ошарашенных подчиненных.

– Добрый вечер, господа! – проговорил Александр, останавливаясь перед склонившимися в знак почтения архитекторами и забавляясь неожиданным контрастом двух оказавшихся рядом голов – кудрявой черной и кудрявой светлой. – Ну полно, полно изгибаться! Я хотел лишний раз взглянуть на вашу работу, мсье Монферран. И вот генерал вас зачем-то ищет. Я думал, вы уже ушли, а он говорит мне: «Нет, он здесь…» И мсье Росси пришел в качестве консультанта, не так ли?

– Нет, ваше величество, – поспешно ответил Карл Иванович. – Из собственного любопытства. Мсье Монферран мне рассказывал про эти интерьеры, вот мне и захотелось взглянуть.

– И ваше мнение? – быстро спросил царь.

Росси, начисто лишенный притворства и какого бы то ни было дипломатизма, даже не счел нужным выдержать многозначительную паузу, дабы показать, что знает себе цену. Он чистосердечно воскликнул:

– Но, ваше величество! К чему мое мнение о работе равного мне мастера? Однако если вы хотите знать: я полагаю, что в окончательном виде апартаменты будут великолепны.

Услышав слова «равного мастера», Огюст испытал желание отвернуться, чтобы скрыть краску на щеках. Но отворачиваться под взором монарха было невозможно, к тому же архитектор чудом не покраснел, хотя это и было очень нелегко… Поэтому он ответил Карлу Ивановичу благодарной улыбкой, будто ждал такого комплимента, и лишь скромно опустил глаза в пол.

Александр усмехнулся, небрежно-изящным движением раздвинул обоих архитекторов в стороны и вышел на середину комнаты, неторопливо рассматривая ее незавершенное убранство.

– Чем будут отделаны стены? – спросил он, поворачивая голову, не видя Монферрана, но зная, что тот ожидает его вопроса.

– Темно-голубым шелком, – ответил Огюст, искоса поглядывая на Бетанкура и Аракчеева, которые тихонько перешептывались, остановившись в дверях.

– Ах да, да, вы мне, помнится, говорили! – Царь потрогал рукой камин, который Росси оставил наполовину открытым. – Пять цветов… Недурно… Когда же в общем эта часть дворца будет закончена, мсье?

– Полагаю, что к началу будущего года, ваше величество.

– Хорошо. Я так и передам государыне, моей матушке. Ну что же, не стану отвлекать вас, тем более что мсье Бетанкур, кажется, тоже хочет вам что-то сказать или что-то спросить у вас.

– Только несколько слов касательно работы чертежной, подчиненной мсье Монферрану, – живо проговорил генерал. – Я с тем сюда и пришел, ибо дома мсье Монферрана не застал.

– Вы были у меня дома? – немного растерянно спросил Огюст.

Бетанкур заметил его растерянность, однако совершенно неправильно ее истолковал и рассмеялся:

– Я понимаю, что начальник, бегающий домой к своим подчиненным, выглядит странно! Но завтра – неприсутственный день, а вы нужны мне спешно, мой дорогой. Адрес ваш у меня был записан. И кстати, я поимел счастье познакомиться с вашей очаровательной супругой.

При этих словах император, уже повернувшийся было к двери и приготовившийся что-то спросить у Аракчеева, прямо-таки подскочил на месте. На его румяном лице возникло выражение крайнего удивления.

– Что я слышу! – Он опять обратился к Монферрану, и в его голубых глазах замерцали колкие искорки. – Наш очаровательный архитектор, оказывается, женат? Это правда, мсье?

Огюст медлил долю секунды, больше нельзя было. Положение оказалось опасным: он хорошо знал, что самодержец всероссийский очень строго относится к нравственности своих придворных, и чем ниже ступень, занимаемая придворным, тем опаснее для него предстать перед Александром в роли развратника.

– Да, ваше величество, я женат, – просто ответил Монферран[43].

– О Боже! – вскричал император. – И вы посмели это скрывать?! Вы прячете ее, как турецкий султан, в серале?

– Она того стоит, – заметил Бетанкур. – Мне давно уже не приходилось видеть такой очаровательной женщины! А как она говорит, как умеет улыбаться!.. Поговорив с нею десять минут, я вышел просто околдованный.