Шрифт:
Закладка:
Когда я вернулся в свою палату, чтобы переодеться, в коридоре мыл полы мужчина, который, судя по всему, был из кроу. У него был болезненный вид, как и у всех людей, которые работают по ночам; у меня раньше тоже такой был.
– Привет.
Уборщик уставился на мой халат и одежду, которую я прижимал к груди, но ничего не сказал. Он оперся на швабру и продолжал на меня смотреть.
– Ты не знаешь, где держат Генри Стоящего Медведя? – Уборщик указал ручкой швабры на комнату напротив моей: 62. Мы постояли еще немного. – Спасибо.
Он продолжил мыть полы, а я нырнул в свою палату, чтобы переодеться. Мои руки распухли и начали покрываться волдырями, и рубашку удалось расстегнуть только с большим трудом. Резиновые сапоги были самой трудной задачей, поэтому я не стал их шнуровать. Моей шляпы там не было, и я задумался, когда видел ее в последний раз. Наверное, еще на горе, но это не точно. Я потрогал кусочек повязки, прикрепленной сбоку к голове, и нащупал что-то болезненное – видимо, ухо. Оно болело больше всего, но его хотя бы не отрезали.
К тому времени, как я вышел из палаты, уборщик перебрался в другой коридор или пошел звать неуловимую медсестру. Я быстро зашел в палату напротив, надеясь, что не ошибся. Мне пришлось немного постоять, пока глаза привыкали к темноте. Палата была такой же, как у меня, только окна выходили не на парковку. С кровати слышалось тяжелое, ровное, знакомое дыхание. Я тихо подошел к ней и опустил взгляд. Казалось, все его части тела были на месте, и если не учитывать рану под простыней, с ним все было в порядке. Из него тоже торчала парочка капельниц, но рядом не стояло мониторов, что радовало. Я оглянулся в поисках планшета в ногах кровати, чтобы проверить его состояние, но там ничего не было. Больница Дюрана не очень соответствовала моим подростковым ожиданиям после просмотра «Бена Кейси».
Я не знал, что делать и зачем вообще пришел помимо того, чтобы просто проверить, что он жив. В больницах постоянно врут; это их работа – скрывать решения всевышнего полуправдой. Лучше уж убедиться самому. Я уже шел к двери, когда раздался голос:
– Спасибо, что зашел.
Я вернулся к кровати.
– Я оставил тебе конфет на тумбочке.
– Мило.
– Как ты себя чувствуешь? – вздохнул я.
– Под наркотой.
– Везет, мне дали только тайленол.
Генри чуть повернул голову, рассматривая мою одежду.
– Куда ты собрался?
– Искать Джорджа Эспера.
– Хочешь убить его первым?
– Кажется, действие наркоты спадает, – смотрел я на него.
– Вообще-то, я как раз хотел попросить еще.
– Удачи, – похлопал я его по руке и снова направился к двери. – Отдыхай.
– Уолт? – Я остановился. – Спасибо.
Когда я вышел в коридор, тот все еще пустовал, поэтому я быстро завернул за угол. К моему крайнему удивлению, на посту сидела медсестра. Она смотрела на меня, поэтому я сразу же направился к ней, скрестил руки на груди, облокотился на перегородку высотой мне по грудь и спрятал ладони, чтобы она их не видела. Но ухо никак нельзя было скрыть.
– Привет. Я заходил к пациенту, Генри Стоящему Медведю. Он в 62-й палате. – У медсестры были песочного цвета волосы, фарфорово-голубые глаза, и выглядела она лет на четырнадцать.
– И?
– Он жаловался на боли, вы не могли бы ввести ему лекарства?
– Конечно, – она рассеянно взяла телефон, а потом посмотрела на меня внимательнее. – Разве вы не в 61-й палате, дядя Уолтер?
– Нет, – оглянулся я так, словно это было очевидно, и начал всматриваться в ее лицо. – Мы знакомы?
– Я Джанин Рейнольдс, внучка Руби.
Теперь ее глаза показались мне знакомыми, поэтому я улыбнулся.
– Как у тебя дела, Джанин?
Она не улыбнулась в ответ.
– Почему вы вышли из 61-й палаты?
Я ненадолго задумался.
– Срочное дело.
Вот козявка, наверняка она позвонила бабушке и все рассказала, а особенно то, что я ее не узнал. Может, мне все же дали не только тайленол – по крайне мере, так я сказал Руби. Я сел за стол и наблюдал, как Люциан проковылял на искусственной ноге в мой кабинет и сел напротив. Он изучал меня с неуместным напором.
– Что?
– Готов поспорить, ухо тебе отрежут.
– Если от тебя все подряд отрезают… – вздохнул я.
– У них это получается лучше всего.
– Мне это ухо очень нравится.
– Ага, – почесал он свою культю, – а мне охренеть как нравилась моя нога.
Я помолчал.
– Никто не знает, куда мог поехать Джордж?
Люциан откинулся на стуле и положил руки на бедра, расставив пальцы.
– Мы составили его портрет, но от этих патрульных толку как от быка молока.
– Как ему вообще удалось уехать до приезда Вик и Ферга?
– Видимо, он уехал на своем дерьмовом джипе сразу после того, как ты ушел, – пожал Люциан плечами. Он склонил голову набок и представлял собой идеальную картину недовольства. – Поганец.
Затем он поднял взгляд.
– Хватит теребить ухо. – Я попался. – Это еще хуже, чем обморожение.
– А где все? – сменил я тему.
– Терк все еще у Эсперов. Видимо, хочет заслужить твою милость. Ферг повез ему поесть, но это было уже час назад, – проворчал Люциан. – И Ферг нашел твою шляпу.
– Я как раз гадал, где она.
– Да, она тебе пригодится, чтобы прятать отрезанное ухо.
Я снова вздохнул.
– А Вик?
– У разведки, – он сказал это с тем же пренебрежением в голосе, с каким говорил о патрульных, а потом повернулся к окну, чтобы посмотреть на небо. – Из чего подстрелили этого засранца?
Я пошарил в своей куртке и бросил револьвер на стол с приятным стуком. Пусть Люциан знает, что я тоже могу быть крутым. Такими темпами мы скоро начнем распивать бурбон и вызовем Руби – вот тогда и начнется самое веселье. Люциан посмотрел на оружие.
– Ничего так, – поднял он глаза. – Все плохо?
– Не настолько, чтобы он не мог перелезть на водительское сиденье и бросить нас.
Я облокотился о стол и рассказал Люциану про Васк девятого размера и о разговоре с Джорджем до того, как я пошел за Генри. Люциан не отвечал и не комментировал до конца рассказа, просто сидел и смотрел. Я как раз вспоминал, каким хорошим Люциан был легавым, когда он наконец-то заговорил.
– Ну, ему понадобится помощь. – Он прокашлялся. – Похоже, ты только сбежал оттуда, где должен был начать искать.
– Думаешь, он такой тупой, чтобы заявиться в больницу?
– Он такой тупой, чтобы рыбачить в бурю; такой тупой,
