лица высокопоставленные, я ему заявил, что чем крупнее будут щуки, которых он изловит, тем более я ему буду благодарен. Со своей стороны я ему обещал лишь одно: если по его ревизии кому-либо будут прописаны арестантские роты, то я настою на том, чтобы тот действительно туда попал.

Ревизия Гарина действительно обнаружила массу хищений, за которые несколько десятков лиц были преданы суду и осуждены. Закончилась она уже после моего ухода с должности министра. Она принесла несомненную пользу, так как привела к наказанию виновных и одновременно выяснила существование в Интендантстве нескольких вполне честных лиц; затем она дала удовлетворение общественному негодованию; но, конечно, она не могла исправить Интендантство: взяточники не перестали брать взятки, а лишь брали их осторожнее и (ввиду большего риска) в большем размере. Улучшение же состава Интендантства надо было добиваться иными путями. Я думал подойти к нему, обеспечив Интендантству определенный источник пополнения, – из строевых офицеров, которые окажутся малопригодными для строя, и обязав молодых интендантов начинать службу при войсках, где их деятельность вся была на виду, потому можно было ожидать, что там злоупотреблений не будет. Достигнуть существенных результатов я, однако, не рассчитывал, так как соблазн был слишком велик, и современное общество если и возмущалось хищениями, то довольно лицемерно, так как масса членов этого же общества при удобном случае были рады попользоваться казенными и общественными суммами, и то же общество вообще не отворачивалось от тех своих сочленов, которые успевали попользоваться, не попадая на скамью подсудимых. Откуда же было брать целый корпус бессребреников? Я помню, мне кто-то говорил, что из сумм, ассигнуемых на интендантские заготовки, восемь процентов прилипают к рукам; передавая об этом Ростовскому, я добавил, что если бы нам двум пришлось пробыть в своих должностях еще десяток лет, то я считал бы большим успехом добиться понижения этого процента с восьми хотя бы до шести!

Руководствуясь решением Совета государственной обороны, было выработано новое положение о высшем управлении артиллерией, утвержденное государем. По этому положению должность генерал-фельдцейхмейстера упразднялась, а звание генерал-фельдцейхмейстера сохранялось лишь как почетное; генерал-инспектор артиллерии устранялся от управления артиллерией и от заведования Главным артиллерийским управлением и за ним оставлены лишь инспекции и проверка; товарищ генерал-фельдцейхмейстера, переименованный в начальники Главного артиллерийского управления, стал самостоятельным начальником этого управления. Таков был новый закон; на деле же все осталось по-старому, так как люди остались прежние, и великий князь Сергей Михайлович продолжал быть руководителем Кузьмина-Караваева.

Генерал-инспектору кавалерии подчинялась Инспекция ремонтов и запасной кавалерии; для того чтобы и он нес только инспекторские функции, эту Инспекцию изъяли из его ведения и подчинили ее военному министру. В таком специальном деле я был совершенно несведущ, поэтому такое преобразование было мне весьма неприятно; оно возлагало на меня известную ответственность за дело, которым я руководить не мог. Инспектором ремонтов был назначен генерал барон Стемпель, кажется, очень сведущий старик, рекомендованный мне великим князем Николаем Николаевичем; ему лишь весьма редко приходилось бывать у меня с докладами.

Без изменения оставалась лишь Генерал-инспекция инженеров, вероятно, потому, что великий князь Петр Николаевич не желал перемены своего положения; в начале же следующего, 1909 года он вовсе оставил свою должность.

Еще велись (с начала 1907 года) работы по пересмотру «Положения о полевом управлении войск», оставшемуся почти без всяких изменений в том виде, как оно в 1890 году вышло из моих рук; работа эта была возложена на генерала барона Бильдерлинга; она затянулась почему-то до того, что новое Положение не было вполне готово к началу войны 1914 года.

Изменение организации армии, обсуждавшееся весной 1908 года при участии командующих войсками, все еще обсуждалось и обрабатывалось. Совет обороны не внес вполне определенных решений, на которые Военное министерство могло бы опираться, чтобы требовать новые жертвы со стороны государства. Приходилось изыскивать новую организацию, более совершенную, без увеличения ее численности и потребных на нее расходов. Намечавшиеся улучшения заключались в усилении полевых войск за счет резервных, сформировании недостававших частей специальных родов оружия (в том числе обозных) и установлении у нас пополнения армии (новобранцами и запасными) по системе, возможно близкой к территориальной; для последней цели необходимо было внести существенные изменения в дислокацию войск. Работы эти велись в Управлении Генерального штаба, но донельзя медленно; они двинулись вперед лишь с увольнением Палицына и заменой его Сухомлиновым, то есть в самом конце года. До ухода Палицына и подчинения мне Управления Генерального штаба, я даже мало знал о ходе работ, так как Палицын на мои вопросы отвечал в неопределенной форме, что работы идут, что они крайне сложны и проч.

Некоторые организационные меры все же пришлось выполнить, не ожидая окончания плана, но в соответствии с принятыми для него основаниями. Так, по настойчивому требованию главнокомандующего, состав двух финляндских стрелковых бригад был доведен до девяноста рядов в ротах, причем необходимый личный состав был получен путем обращения восьми резервных полков в резервные батальоны; затем, две резервные бригады (65-я и 66-я) были обращены в полевые дивизии, для чего они были усилены за счет частей крепостной пехоты[184].

Усиление состава войск в Финляндии было вызвано продолжавшимся там брожением; в сентябре по просьбе Столыпина я предписал даже производство в Свеаборге демонстративных работ по установке орудий, направленных на Гельсингфорс.

Один с виду мелочный вопрос в 1908 году волновал чинов Министерства – о форме их одежды. С давних пор чинам Министерства была присвоена форма с красным воротником и серебряным прибором и с черным кантом вокруг воротника и погон. Ту же форму носило и все Интендантство, поэтому она была вообще известна публике как интендантская, а черный кант называли «воровским». Только в Артиллерийском и Инженерном управлениях офицеры носили форму артиллерии и инженерных войск, да офицеры Генерального штаба и судебного ведомства сохраняли свою; все же остальные были обречены слыть в обществе за интендантов. Особенно обидно это было для чинов Канцелярии Военного министерства, так как их всегда смешивали с интендантами ввиду того, что Канцелярия и Интендантство помещались в одном доме у Исаакия.

Совершенно естественно, эта общность формы была обидна для всех не интендантов, и они уже давно мечтали о каком бы то ни было различии. Еще при Куропаткине я сам подымал об этом вопрос, но тогда ничего из этого не вышло. Интенданты, конечно, были против всякого изменения ввиду обидности для них самого мотива этой меры. Весной 1908 года я вновь поднял этот вопрос.

Внешним толчком для этого послужило то обстоятельство, что в здании Главного штаба помещались Главный штаб и Главное