Жены крымского хана получали от него денежное содержание, согласно своему статусу (Лейла — меньше, чем Мариам и Хатидже, — 300 акче в день), и распоряжались им по собственному усмотрению.

Таким образом, пребывая во дворце, каждая из них как бы жила и своим домом. Ведение этого домашнего хозяйства Лейла тоже доверила Асане. Раз в неделю с ней, с младшим евнухом Али и небольшой охраной она ездила на базар и посещала там лавки. Покупки могли быть разными: украшения, ткани, материалы для рукоделия, сладости, деликатесы. Иногда продавцы, точнее, продавщицы, сами являлись с каким-нибудь особым товаром в гарем, и тогда на половине третьей жены их встречала именно Асана.

Потому Лейла не удивилась, когда верная служанка привела к ней высокую полную женщину, закутанную в хиджаб, с большой корзиной в руках, где лежали отрезы парчи и шелка. Женщина почему-то не захотела снять чадру, говорила тихим, глухим голосом. Ее ткани Лейле не понравились. Но торговка достала со дна корзины письмо. Лейла развернула его и узнала почерк матери.

Сафие писала о семейных новостях. Старший брат Лейлы двадцативосьмилетний Али уже командовал конным полком спаги, а его первая жена недавно благополучно разрешилась от бремени двойней. Второй брат, Назым, вместе с отцом отправлялся с дипломатической миссией в Персию. Третий брат, Эмин, только что получил хорошую должность при дворе султана. Все были здоровы, счастливы и довольны жизнью. Сафие просила Лейлу выслушать подательницу сего письма, достопочтенную госпожу Фатиму, отнестись к ней с полным доверием и по возможности исполнить ее маленькую просьбу. Она заканчивала послание нежными словами о том, что очень скучает по дочери, любит ее и целует.

Лейла спрятала письмо в карман своей бархатной курточки и спросила гостью, давно ли она приехала из Стамбула. Госпожа Фатима принялась рассказывать о трехдневном путешествии на большом купеческом корабле от берегов Босфора до берегов Крыма. Сама Лейла тоже прибыла на полуостров на корабле, и этот рассказ показался ей вполне достоверным.

— Моя матушка пишет о какой-то просьбе… — Третья жена наконец остановила рассказчицу.

— О, это все торговые дела! — Фатима развела руками. — Я привезла в Крым много хороших и дорогих товаров. Но я не знаю, кому предложить их. Здесь у меня пока нет клиентуры. Местные знатные дамы уже имеют своих поставщиков. Попасть к ним трудно… Вот если только какие-нибудь богатые иностранки. Я слышала, русская госпожа по имени Анастасия ищет уникальные предметы с Востока…

— Да. — Лейла кивнула. — Но три дня назад она уехала из Бахчи-сарая в Инкерман.

— Какое удивительное совпадение! — воскликнула Фатима. — Я ведь оставила весь склад в караван-сарае в деревне Джамчи, на дороге между Инкерманом и Балаклавой, но ближе к Инкерману. Это так удобно… Может быть, ваша светлость напишет госпоже Анастасии письмо? Мы могли бы увидеть ее там…

Лейла подошла к столику «кьона», на котором лежали ее письменные принадлежности: бумага, круглая чернильница с крышкой, пучок гусиных перьев и коробка с мельчайшим речным песком, чтобы присыпать им написанное и так высушивать его. Она обмакнула перо в чернильницу и быстро начертала на плотном шероховатом листе «рисовой» бумаги: «Ma chere amie…» [60], но потом остановилась, размышляя, как в нескольких фразах изложить суть дела.

Вдруг что-то заставило ее оглянуться. Гостья стояла за спиной третьей жены и пыталась через плечо рассмотреть письмо. Этот напряженный, слишком пристальный взгляд не понравился юной художнице. Она бросила гусиное перо на стол.

— Ничего писать не буду.

— Вы не хотите порадовать подругу?

— Она мне не подруга.

— Какая-нибудь вещица на память, — вкрадчиво продолжала Фатима. — Скорее игрушка, чем драгоценность. Не все в нашем мире измеряется деньгами. Есть чувства, мечты, добрые пожелания. В далекой северной стране она напомнит ее сердцу о путешествии, столь примечательном…

— Во-первых, мой господин должен разрешить это…

— Конечно. Он одобрит ваш поступок.

— Откуда вы знаете?

— Всем известно, что светлейший хан был расположен к русской, — усмехнулась гостья.

— Глупости! — Теперь Лейла рассердилась по-настояще-му. — Я не понимаю, о чем вы говорите… И вообще ваш товар мне не подходит. Его цена не соответствует качеству. Асана, проводи госпожу из Стамбула до ворот!

— Очень жаль, ваша светлость… — Из-под платка на Лейлу зло блеснули темные глаза. — Ваш отец Нуреддин-эфенди и ваша мать Сафие ханым весьма сердечно принимали меня в Румелии. Ваше решение их очень и очень огорчит.

— Не вам о том судить! — Лейла топнула ногой.

— Слушаю и повинуюсь, ваша светлость… — Как бы спохватившись, Фатима низко склонилась перед третьей женой крымского правителя и приложила руку к груди. — Не смею больше досаждать вам своим присутствием. Мне осталось вручить подарок от ваших родителей…

Она извлекла из корзины альбом в красном кожаном переплете, положила его к ногам Лейлы и так, согнувшись и отвешивая поклоны, попятилась к двери. Лейла дождалась, пока шаги торговки и сопровождавшей ее Асаны стихнут в коридоре, и взяла подарок в руки. «Les curiosites de Paris» — «Достопримечательности Парижа» — было вытеснено золотом на обложке. Внутри находились прекрасные раскрашенные гравюры, изображавшие памятники, здания и улицы французской столицы…

Асана знала, каким непостоянным характером обладает Лейла. Ей чаще других приходилось испытывать на себе вспышки ее бешеного нрава. Негодование у Лейлы выплескивалось быстро и бурно. Но потом всегда наступало время сосредоточенных раздумий. Так слово «нет», сказанное в необузданном порыве, на самом деле иной раз означало «да». Следовало лишь запастись терпением и в каждой ситуации правильно подбирать ключик к ее заколдованному сердцу.

Служанке не нравилась дружба Лейлы с Анастасией. Та приехала из страны неверных, и этим для Асаны было сказано все. Но Фатима передала ей от младшей сестры Зулейки, проживающей в Стамбуле, подарок — мешочек с серебряными пиастрами — и попросила помочь. Зачем-то ей понадобилось письмо для русской. Асана привела ее к третьей жене. Однако разговор принял оборот, ими совсем не предвиденный. Тем не менее Асана не сомневалась, что Лейла такое письмо все же напишет. Она еще поговорит с госпожой наедине. У нее есть свои доводы.

Однако ее доводы на этот раз вообще не понадобились. Когда спустя час служанка вернулась в покои повелительницы, Лейла уже сидела на подушке перед столиком «кьона» и задумчиво смотрела на лист бумаги перед собой. Письмо получилось коротким — всего три строчки. Юная художница перечитала его, вздохнула — она сожалела о своей вспышке гнева — и, обмакнув перо в чернила, подписалась: «Leila». Асана не обратила на это внимания и завела разговор