Потом ему удалось встретиться с бандитом-мультимиллиардером, ему он неосторожно сказал:

— О'кей, в стране бардак, и ты этим пользуешься. Ну а когда же вы начнете приводить страну в порядок для ваших же детей и внуков? Ты — барон-грабитель, Григорий. Так у нас называли Карнеги, Моргана, Рокфеллера. Но они все же кончили строительством больниц и картинных галерей. Когда ты начнешь что-то возвращать обществу?

Ле Карре повезло, его не избили и не убили, а просто послали к одной матери.

Наши политики тоже не порадовали писателя: Бакатин ахал и в ужасе хватался руками за голову, клеймя разложение общества и рассуждая о будущем России, как будто он не стоял рядом с Горбачевым и не возглавлял КГБ после августа 1991 года, Калугин слишком радостно рассказывал о своем соучастии в убийстве Маркова («Я ведь был, черт возьми, главным по этой части. Ни одна операция не обходила меня стороной»), и Ле Карре не понравилось его слишком плавное превращение из врага западной демократии в ее ярого неофита.

«На Красной площади прекрасное старое здание ГУМа захвачено «Галери Лафайет», «Эсте Лаудер» и другими знаменитыми фирмами. Вереница «мерседесов» и «роллс-ройсов» ждала у входа, а внутри жены русских миллионеров болтали и делали покупки. Их шоферы расплачивались сотенными — пятидесятидолларовые не принимались. Я ощутил в себе озлобленного коммуниста, а вовсе не западника».

Все это написал не Анпилов, а сторонник западной демократии, бескомпромиссный враг коммунизма и всех видов тоталитаризма, один из самых богатых писателей в мире.

В 1995 году вышел новый роман — «Наша игра» — о разочаровавшемся разведчике, который скрывается из Англии и вместе со своим агентом-ингушом ищет счастье в Ингушетии. Для этого пришлось съездить на опасный Северный Кавказ, правда, чеченская война еще не началась, но в воздухе пахло порохом.

Позже Ле Карре обвинил Россию в развязывании войны и предрек ее поражение.

В сентябре 1996 года — убийственная сатира на английскую разведку, роман «Портной из Панамы». После депортации Норьеги в Панаме идет игра вокруг канала. Уходить ли оттуда или не уходить? Какой режим может одержать победу после ухода и что это сулит Западу? Английская разведка посылает в свое посольство молодого сотрудника Оснарда, наглого, корыстного, неразборчивого в средствах, он вербует английского гражданина, портного Гарри Пендела, уже много лет обшивающего панамский бомонд. Заинтересованный в денежных впрыскиваниях, Пендел быстро приспосабливается к запросам Оснарда (а тому нужны сведения тревожные, оправдывающие присутствие в этой точке разведки) и начинает поставлять ему чистую липу, ссылаясь на разговоры с высокопоставленными клиентами. В Лондон рекой течет информация о заговоре «левых» и антизападных настроениях. Все вроде бы и смешно, однако к финалу события принимают драматический характер: американцы вводят войска, погибают совершенно невинные люди. Игры портного, вытягивающего деньги из разведки, жаждущей в паникерском свете изображать ситуацию в стране, кончаются трагедией…

Но все это было потом, а тогда мы пили скотч в ЦДЛ и делали это совсем не по-английски, что, по-видимому, и вылилось в приглашение погостить у писателя на брегах сурового моря близ Панзанса. Признаться, тогда я подумал, что это пресловутая английская вежливость, нечто вроде «вы удивительно хорошо выглядите» (на самом деле напоминаете заезженную клячу), и когда я на следующий год очутился в Лондоне и позвонил ему домой, то совсем не ожидал услышать подтверждения приглашения.

Ехал я на электричке целых четыре часа, и вот конечная точка — Панзанс, милый курортный городок на западном побережье Альбиона.

Уже на перроне я увидел высокую фигуру маститого автора, который радостно меня приветствовал, посадил в «лендро-вер», рассчитанный на пересеченную местность, и повез в свою обитель, состоявшую из двух двухэтажных домов: один — хозяйский, другой — для гостей. Все предельно просто, уютно, без излишеств, которые помрачают ум бедным интеллигентам, созерцающим подмосковные дачи наших внезапных банкиров, неподкупных госслужащих, директоров овощебаз и прочих выдающихся личностей. Дома высились на каменистом холме, внизу хмурилось серо-зеленое море, видимо, недовольное визитом бывшего чекиста, из окна гостевого дома виднелась ограда из колючей проволоки, как бы намекающая на мое будущее.

Вопрос о назначении проволоки мучит меня до сих пор, мог спросить у хозяина, но почему-то засмущался.

Джон отдал мне на откуп весь гостевой дом, я тут же начал все осматривать и обнюхивать, прежде всего холодильник, который оказался битком набитым пищепродуктами (о, как все мы любим халяву!) и — nota bene! — бутылками Puilly fume, моим любимым французским вином.

Откуда он знает эту мою слабость? Не из досье ли английской разведки? (Что там еще написано?) Потом вспомнил, что раскрыл свою привязанность сам, вкушая «Тичерс» в ЦДЛ, — все-таки у разведчиков блестящая память на детали, хотя, возможно, о самом главном за бутылкой они забывают.

В тот же вечер имел место быть теплый ужин, приготовленный очень английской Джейн, супругой и голубой мечтой любого писателя, закрывающей мужа грудью от любых посягательств на его драгоценное время, не говоря уже о секретарской и другой технической работе.

Постепенно я понял, что оказался гостем трудоголика, который после прогулки с собакой садится за письменный стол в шесть утра и пишет от руки (!) до самого ланча, а то и позже, жена тем временем перепечатывает на компьютере плоды предыдущего дня и дает ему на доработку.

Ритм жизни — напряженный, раз в два года Ле Карре считает необходимым выпустить один роман, это обеспечивает ему постоянный свет рампы: первый год читают роман в переплете, второй год в обложке, а затем уже на подходе и новый роман.

Параллельно идут фильмы, сделанные по его книгам, иногда он выступает в печати и очень редко дает интервью. Именно поэтому он один из немногих писателей в мире, живущих лишь на доходы от своих сочинений, наша пишущая братия уже начинает это слабо осознавать, хотя некоторые и рассчитывают безбедно жить на букеровские и антибукеровские премии.

Хозяин был гостеприимен и пообещал показать мне Корнуолл, хотя извинился, что раньше трех часов от трудов он оторваться не может, таков режим дня, впрочем, по утрам роль экскурсовода может взять на себя Джейн.

Я рассыпался в благодарностях и заметил, что люблю выпить рано утром бутылку водки и поговорить по душам. Лицо писателя на миг застыло, видимо, он представил пьяного полковника (возможно даже в шелковых офицерских кальсонах), который ломится к нему в кабинет, разрушая хрупкое творческое настроение. Впрочем, знаменитое чувство англосаксонского юмора тут же одержало верх над секундной растерянностью.