Шрифт:
Закладка:
Все эти явления имеют панхронический характер и могут происходить во все эпохи. Истинная причина разрушения конца слова заключается в том, что по мере употребления слова уменьшается количество звуков, несущих информацию, что ведет к смещению границы слова, например, в некоторых новогреческих диалектах: слово potamos ʽрекаʼ приняло форму potam. Это означает, что количество из пяти звуков стало носителем информации. Остаточные звуки, в данном случае комплекс os, стали пустыми. Все, не имеющее никакой функции в любом языке, должно рано или поздно утратиться.
В различных языках мира наблюдается тенденция к исчезновению редуцированных гласных, спиранта h, неслогового u, i, узкие гласные нередко превращаются в редуцированные, долгие гласные менее устойчивы, чем краткие. Наблюдается тенденция к монофтонгизации дифтонгов. Геминаты стремятся к упрощению. Звуки, имеющие дополнительную артикуляцию, как правило, неустойчивы. Перед гласными переднего ряда смычные могут превратиться в аффрикаты. В интервокальном положении глухие смычные нередко озвончаются.
Такие же закономерные типовые линии наблюдаются в области образования грамматических форм и развития их значений. Давно отмечены некоторые закономерности в образовании форм будущего времени. Формы будущего времени могут образовываться: 1) при помощи вспомогательных глаголов, означающих ʽжелать, хотетьʼ и т.п., 2) при помощи глаголов, обозначающих переход в какое-либо состояние, 3) при помощи начинательных глаголов, 4) образование будущего времени при помощи вспомогательных глаголов, означающих ʽдолженствоватьʼ, ʽбыть должнымʼ, 5) образование будущего времени путем переосмысления модальных значений наклонений. Вспомогательный глагол со значением ʽбытьʼ часто используется для образования прошедших времен, означающих длительное действие. Наблюдается закономерная тенденция к устранению параллелизма функции.
Определенные типовые явления наблюдаются и в развитии грамматических значений. На базе перфектного значения развилось во многих языках мира модальное значение неочевидности действия. Частный падеж в якутском языке, родительный партитивный в русском языке и партитив в прибалтийско-финских языках и частично в мордовских языках возникли на базе первоначального аблативного значения. В индоевропейских, тюркских и финно-угорских языках значение понудительности у каузативных глаголов возникло на базе значения многократности действия. Значение абстрактной множественности обычно развивается из значения собирательной множественности и т.д. Все это свидетельствует о том, что в самых различных языках мира действуют какие-то факторы, способствующие образованию общих черт и особенностей. Лингвист, стоящий на материалистической точке зрения, не может отрицать наличия в языках мира определенных типов.
Где лежат причины этих явлений? Причин здесь, по-видимому, много. Сходства в области звукопроизводства объясняются прежде всего сходством произносительных органов. Эти органы способны не только создавать определенные произносительные типы, но, видимо, они также создают какие-то ограничения, уменьшающие возможность создания безграничного многообразия звуков.
Физиологическая общность устройства мозга и органов восприятия является условием одинакового отражения окружающего мира, а следовательно, и общности логического мышления. Это обусловливает возможность выбора одинаковых или, по крайней мере, сходных средств выражения мыслей.
Следует также иметь в виду, что сами средства языкового выражения довольно ограничены, что создает широкую возможность появления всякого рода случайных конвергенций. В различных языках могут существовать так называемые импликативные связи. Сущность импликативной связи состоит в том, что одно явление закономерно может повлечь за собой появление другого явления как ему вполне закономерно сопутствующего. Не исключена также возможность влияния языков друг на друга. В результате контактирования у разных языков могут появиться одинаковые черты.
В специальной литературе иногда поднимается вопрос, где искать начало типологических исследований, точнее говоря начало типологии как особой отрасли лингвистической науки. Чаще всего это связывается с докладом Р.О. Якобсона «Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое языкознание», произнесенный в 1958 году на восьмом лингвистическом конгрессе в Осло. Этот доклад якобы послужил главным стимулом интенсивного развертывания исследований по типологии.
Однако некоторые советские лингвисты, питающие особую склонность к Н.Я. Марру и И.И. Мещанинову, оспаривают это мнение. В советской лингвистике начало типологических исследований положили Марр и Мещанинов, причем их идеи намного опередили то, о чем начали говорить позднее.
Вот что пишет по этому поводу М.М. Гухман:
«Системный подход в применении к типологии был впервые сформулирован Н.Я. Марром еще в 1927 г. в связи с рассмотрением старой морфологической классификации. Отмечая, что один признак не может служить критерием выделения языкового типа, Марр указывал, что необходимо наличие признаков-координат, которые в сумме определяют тот или иной языковой тип. В качестве примера приводились следующие характеристики так называемого аморфного строя: „1) аморфность, т.е. отсутствие морфологии, 2) моносиллабизм (односложное слово), 3) синтетический строй. 4) отсутствие (или плохая дифференцированность) частей речи, 5) полисемантизм“. Делается ссылка на работу Н.Я. Марра „Яфетическая теория“, Баку, 1927, с. 132… Изучение „взаимообусловленности отдельных элементов языковой структуры“ считал одной из важных задач и Л.В. Щерба. Значительно позднее и в новых формулировках положение это всплывает в работах О. Якобсона и В. Скалички»[387].
Никакого открытия здесь Марр фактически не сделал, так как эта совокупность признаков, характеризующих аморфный строй языков, была хорошо известна каждому китаисту еще до 1926 года.
Рассматривая вопрос об универсалиях, М.М. Гухман отмечает:
«Что касается универсалий, особенно логико-семантического плана, то вопрос этот был поставлен с большой широтой в работах И.И. Мещанинова в связи с теорией понятийных категорий, к которым он относил понятие агенса и пациенса, атрибутивности, посессивности и т.д. Обращает на себя внимание и выделение признаков, являющихся постоянными, универсальными для определенного синтаксического типа; такие признаки Мещанинов намечал в своих исследованиях по эргативному и номинативному строю. Довольно любопытно то, что в современных работах по универсалиям повторяются даже те же понятийные единицы, которые были в 30 – 40-е годы в центре внимания И.И. Мещанинова и его учеников, преимущественно в связи с изучением различий в оформлении субъектно-предикативно-объектных отношений. Не менее любопытно, что внимание вновь привлекает соотношение эргативной и номинативной конструкций; однако в современных зарубежных работах проблема ставится и решается на значительно более ограниченном материале с привлечением преимущественно изолированных явлений, без рассмотрения всей системы признаков координат, что было очень характерно для трудов И.И. Мещанинова»[388].
Здесь любопытно то, что Марру и Мещанинову приписываются заслуги, которые за ними фактически не числятся. Ни Марру, ни Мещанинову не удалось установить точное количество координат и научно и убедительно доказать импликативную связь, обусловливающую совместное существование этих координат. Явная неудача почему-то квалифицируется как приоритет нашей науки. Отличительные особенности языков эргативного строя кавказоведам были известны
